Два израненных человека, поддерживая друг друга, заковыляли на восток.

В Санкт-Петербурге, городе, который я покинул два с лишним десятилетия назад и с тех пор не задерживался в нем больше чем на несколько суток, шел дождь. Лейб-гвардейцы, чтобы не намокнуть, надели поверх своей формы прозрачные полиэтиленовые дождевики и так стояли на своих постах, я видел это через окна. К окнам было лучше не подходить, там мог оказаться снайпер, заговор не был уничтожен до конца – но я так и торчал у окна. Торчал и все видел.

Если вас изволила навестить Особа Правящего Дома, тем более – Регент Престола, без пяти минут Императрица, учитывая акт о регентстве, – этикет предписывает привести себя в должный порядок и по крайней мере встречать Правящую Особу стоя. На мне был гражданский костюм вместо формы, выглядел я не лучшим образом и, хотя слышал приближающийся шум, так и остался сидеть у окна и смотреть на заливаемый дождем сад Зимнего.

Хлопнула дверь. Я смотрел в сад – небо плакало, а я плакать не мог. Не имел права.

– Мда… воспитание у вас явно подкачало, господин адмирал. Даже не знаю, что заставило меня связаться с таким неотесанным болваном в свое время.

Я повернулся. На Ксении был тот же самый наряд, в каком она когда-то давно встречала меня в посольстве в Берлине – белая блузка и черная юбка выше колена, она так и не изменяла деловому стилю в одежде, даже несмотря на явные изменения в своем статусе. С тех пор, как мы встретились в берлинском посольстве, прошло не так много времени – но многие, очень многие люди расстались со своей жизнью.

– Может, это любовь? – предположил я.

– Даже не знаю…

Ксения села на неубранную кровать, разглядывая меня так, как будто видела впервые.

– Как Нико?

– Обормот, – раздраженно сказала она. – Не слушает старших и снова дерзит. Твое воспитание, не иначе.

– Мужское воспитание, – поправил я. – И голос крови ты никуда не денешь. И не исправишь. Почему ты его не привезла?

– Еще чего не хватало.

Я не стал спорить – бесполезно. Ее не переубедить – а в споре, если что и могло родиться, так это новый приступ головной боли, от которой я страдал последнее время. Томографическое сканирование ничего не дало – но голова болела.

Ксения достала из сумочки свернутый в трубку документ, бросила его на постель.

– Даже не знала, что с вами делать после того, что вы натворили. Пришлось помиловать, иного выхода не было.

– Помиловать? Я ни в чем не виновен!

– Виновен, не виновен, какая разница… – устало сказала Ксения, вот теперь она была самой собой, женщиной, которой только минуло сорок и на которую свалилась тяжесть управления крупнейшим и сильнейшим государством мира. – Вы доигрались. Ты прекрасно понимаешь, что вы натворили – пошли войной против своих… дай договорить!

Я хотел кое-что сказать ей – что, в конце концов, это она была на прицеле убийц, последняя из совершеннолетних членов династии. Но не сказал.

– Так вот, ты не хуже меня знаешь, не бойся грешным быть, бойся грешным слыть. Я бесконечно благодарна тебе за все, что ты сделал для нас и для страны. Но я не могу предпринимать никакие шаги, которые еще больше обострят обстановку. Произошедшее показало, до чего все может дойти.

– Все повторится.

– Что?

– Все повторится. Если не будет правосудия – все повторится. Они перегруппируются и нанесут новый удар. Ты думаешь, Каляев один это придумал, что