Он подмигнул Макрону, а когда увидел его реакцию, прищурился:

– Что-то не так, Макрон? Ты чего-то не договариваешь.

– Да, мальчик мой, так и есть, – тихо ответил ветеран.

Он откашлялся, но не сумел произнести ни слова, потом сглотнул и указал на Глабра:

– Пожалуйста, господин трибун, может быть, вы немного подождете снаружи на случай, если префект захочет поговорить с вами позднее…

Глабр посмотрел на двух друзей и кивнул:

– Конечно. Дайте мне знать, если я смогу что-то для вас сделать.

Как только он вышел, Макрон приблизился к Катону и указал на стул, стоявший рядом со столом:

– Присядь, парень.

– В чем дело? – резко спросил Катон, но сел, хотя Макрон остался стоять. – Что происходит? Говори.

– Ладно… После того как я со своими ребятами вступил в схватку, чтобы помочь Глабру, я спросил у него, откуда он приехал. Он ответил, что его прислали из Рима. И еще сказал, что знаком с семьей сенатора Семпрония и Юлией. Перед самым отъездом Глабр узнал новости…

– Новости?

– О твоей жене.

Атмосфера в палатке стала предельно напряженной, Катон не сводил пристального взгляда с друга.

– Дружище, я должен сказать тебе нечто очень плохое. Самое худшее. Юлия мертва.

Катон молчал, застыв в полнейшей неподвижности.

– Юлия умерла, – повторил Макрон, чтобы прервать невыносимое молчание. – Мне очень жаль.

– Менее месяца назад я получил от нее письмо. Этого не может быть… Как? Как она умерла?

– Глабр сказал, что она простудилась. Юлия еще не оправилась после рождения ребенка. Однако Луций жив. Боги решили смягчить твою потерю.

– Да, наверное. – Катон откинулся на спинку стула и провел рукой по темным волосам. – Так она умерла?

– Да.

Катон резко поднялся на ноги и быстро подошел к выходу из палатки, где стоял трибун.

– Это правда, Глабр? Что вам известно?

– Правда, господин префект. Я знаю немногим больше того, что рассказал центурион Макрон. Мне сообщил печальную новость отец, который вернулся домой после выражения соболезнований сенатору Семпронию. Все произошло очень быстро. Юлия почти не страдала и умерла во сне. Огромная потеря. Ее все любили. Я… я… – Трибун смущенно замолчал.

– Да. – Катон отвернулся. – Да, благодарю вас, трибун Глабр. Пожалуйста, найдите себе кров и отдохните.

– Конечно, господин префект. Что-то еще?

– Нет, ничего. А сейчас, пожалуйста, уйдите.

Глабр почтительно склонил голову:

– Если я вам потребуюсь, вы найдете меня в штабе. – Он повернулся и поспешно удалился.

Вскоре Макрон услышал, как фыркнула лошадь, трибун вскочил в седло и поскакал к центру лагеря.

Катон медленно вернулся к стулу и сел, все еще находясь в полном оцепенении. Наконец, он посмотрел на Макрона:

– Мертва?

– Боюсь, что так… Ты дрожишь. Давай я накину тебе на плечи плащ.

Он быстро отыскал плащ, покрытый грязью и слегка влажный. Набросив его на плечи Катона, центурион коснулся руки друга.

– Не могу даже сказать, какую скорбь это у меня вызывает, мой мальчик. Богам не следовало забирать ее в таком юном возрасте.

Катон сглотнул и посмотрел на центуриона:

– Пожалуйста, дай мне немного побыть одному.

Макрон увидел боль в глазах друга и кивнул:

– Я подожду снаружи. Если тебе что-то потребуется…

– Да, спасибо.

Центурион немного подождал, потом быстро отступил назад и присоединился к писцам, остававшимся в другой части палатки. Бросив последний взгляд через плечо, он увидел, что Катон наклонился вперед и закрыл лицо ладонями; пальцы, словно когти, вонзились в лоб. Послышался тихий стон, и плечи Катона вздрогнули.

Макрон запахнул кожаный полог, чтобы дать другу возможность предаться скорби об утраченной любви в одиночестве.

– Ну вот, опять… – Макрон оперся о парапет угловой башни и посмотрел в сторону перекрестка.