Они коротко посмеялись, потом Катон протянул руку, и они сжали предплечья друг друга.
– Берегите себя, господин префект.
Катон уловил беспокойство в словах друга.
– Со мной все будет хорошо.
– Просто соблюдай осторожность рядом с ублюдком Квинтатом, – серьезно сказал Макрон. – Что бы он там ни говорил, он из тех, кто готов пойти на все, чтобы получить то, что ему хочется.
– Я знаю и буду осторожен.
– Ладно… – Макрон смущенно улыбнулся и быстро сменил тему: – И присмотри там за моими парнями.
Катон кивнул:
– Не беспокойся, я буду приглядывать за Криспом и прослежу, чтобы с твоей когортой все было хорошо.
Оба посмотрели в голову колонны легионеров и увидели высокую фигуру центуриона, который нетерпеливо похлопывал палкой из виноградной лозы по ладони.
– Они в хороших руках, – заметил Макрон. – Крисп – прекрасный солдат. Напоминает меня в моло-дости.
– Правда? Ну, тогда он немного подрос.
Макрон тихонько зарычал и мягко оттолкнул руку Катона.
– Пошел ты к демонам, – весело проворчал он. – Иди уже, мне не терпится заняться иллирийскими ублюдками.
Катон улыбнулся в последний раз, отвернулся и зашагал в сторону головы колонны, где Траксис держал на поводу его лошадь. Когда центурион Крисп увидел его, он быстро упер в землю свою палку и сделал глубокий вдох.
– Колонна! Стройся для марша!
Пехотинцы тут же прекратили тихие разговоры, подняли с земли свое походное снаряжение и принялись пристраивать его поудобнее на плечах. Четыре эскадрона фракийцев взяли в руки поводья своих скакунов, успокаивая их, пока Мирон оглядывал солдат, проверяя, готовы ли они к следующему приказу.
– Второй фракийский! Кавалерия, приготовиться сесть в седла… По коням!
Всадники схватились за луку седла, чтобы вскочить на коней, перекинув одну ногу, уселись им на спины и взяли в руки поводья. Из-за плотно набитых сеном сеток и мешков с овсом, закрепленных на крупах, это было совсем не просто, и, прежде чем строй стал ровным, а кавалерия могла выступить, прошло несколько мгновений, и Катон порадовался, что на его лошади есть только седло. Траксис протянул ему поводья и наклонился, сделав из рук подобие ступеньки; затем могучий фракиец выпрямился, и Катон оказался в седле, уверенно и грациозно. Он взял поудобнее поводья, расправил спину и, оглядев колонну, увидел, что все уже готовы и ждут сигнала выступить.
Катон сделал глубокий вдох и крикнул:
– Открыть ворота!
Фортун громко повторил его приказ иллирийцам, стоявшим у сторожевой башни; те бросились снимать брус, запиравший ворота, потом распахнули их, и в форт ворвался поток солнечного света, такого яркого, что Катону пришлось прищуриться, когда он поднял руку.
– Колонна! Вперед!
Он направил своего коня шагом и отдался на волю привычного размеренного движения и цоканья копыт. За ним ехал Траксис с личным знаменем префекта, затем два служащих штаба, за ними – декурион Мирон и первый из эскадронов фракийской кавалерии под собственным штандартом с изображением красного ворона, безвольно повисшим в неподвижном утреннем воздухе. Как только они миновали ров, окружавший форт, Мирон приказал своему эскадрону скакать вперед. Они промчались мимо Катона и заняли место в четверти мили впереди колонны, чтобы следить за возможным появлением врага.
Когда последний всадник фракийской кавалерии покинул форт, Макрон встал, взял костыли и направился к сторожевой башне, где Фортун выкрикивал приказы закрыть ворота и вернуть брус на место. Макрон помедлил возле деревянной лестницы, которая вела на крепостной вал с оградой.
– Эй ты! – обратился он к ближайшему иллирийцу. – Помоги мне подняться.
С помощью солдата, который поддерживал его с одной стороны, опираясь на костыль другой рукой, ветеран неуклюже преодолевал ступеньки, пока не добрался до ограды. Ухватившись за грубо обтесанные бревна, он взглянул вниз, на колонну, змеившуюся по долине. Солнце уже добралось до холмов на востоке, и день начал быстро пожирать тени.
Макрон еще некоторое время стоял и смотрел на колонну и вспышки света, отражавшиеся тут и там от гладко отполированного металла, потом прищурился, пытаясь увидеть красный плащ префекта недалеко от головы колонны. Он беспокоился за друга. За прошедшие годы они так привыкли прикрывать спины друг друга от самых разных врагов, что сейчас ему казалось противоестественным беспомощно наблюдать, как Катон уходит на войну.