— Мисс Бишоп.
Этот спокойный голос мне знаком. Повернувшись к столу, я вижу, что из-за боковых дверей вышел Роланд, такой же высокий и подтянутый, как всегда, с непринужденной улыбкой и в красных кедах. Он совершенно не меняется. Я с облегчением вздыхаю.
— Эллиотт, можешь идти, — говорит он человеку за столом. Тот с кивком встает и скрывается за дверьми.
Роланд садится и закидывает ноги на стол. Порывшись в ящиках, извлекает пестрый журнал: какой-то модный альманах, который я ему принесла. Мама выписывает себе всякую макулатуру, а Роланд старается быть осведомленным во всех делах Внешнего мира. Я знаю, что большую часть своего времени он проводит, бегло просматривая новые Истории, наблюдая за миром через их жизни. Интересно, он делает это от скуки или по какой-то другой причине? Глаза Роланда пронизывает какая-то эмоция, и мне не понятно какая — боль или тоска.
Возможно, он скучает по Внешнему миру. Хотя и не должен. Библиотекари посвящают себя Архиву, оставляя позади прошлое и Внешний мир, — на все время своей службы, которое они сами устанавливают. Роланд говорил мне, что получить пост Библиотекаря — большая честь, ведь в кончиках твоих пальцев сосредоточится все мировое знание. Ты будешь оберегать прошлое — SERVAMUS MEMORIAM — и все в этом духе. Но я чувствую, что он скучает по солнцу, закатам и рассветам, по морю, свежему воздуху — и можно ли его в том винить? За пышный титул, более долгий жизненный срок и необъятный материал для чтения приходится платить высокую цену.
Он протягивает мне журнал:
— Ты что-то побледнела.
— Можешь оставить его себе, — отвечаю я, немного смущенная. — И у меня все нормально.
Роланд понимает, насколько я боюсь потерять эту ветку Архива. Иногда мне вообще кажется, что рабочие обязанности и возможность приходить сюда — единственное, что позволяет мне не сойти с ума. Большая слабость, и я это понимаю.
— Мне просто на мгновение показалось, что я вернулась не туда.
— А, из-за Эллиотта? Он у нас по обмену, — успокаивает Роланд. Порывшись в ящиках стола, он вытаскивает маленькое портативное радио и ставит его на стол рядом с табличкой «Соблюдайте тишину». Раздаются мягкие звуки классической музыки. Интересно, он включает ее специально, чтобы позлить Лизу? Она с трепетом относится к любым предписаниям. — Перевелся из другого места. Говорит, хотел сменить обстановку. Итак, что привело тебя в Архив этой ночью?
— Не могла уснуть, — соврала я, пожав плечами.
— Быстро же ты добралась.
— В моем новом месте сразу две двери. Прямо в здании.
— Всего две? — поддразнивает он. — Ну и как, уже освоилась?
Я провожу пальцем по старинному фолианту, лежащему на столе.
— Очень своеобразное место.
— Ладно тебе, Коронадо не так плох.
— Мисс Бишоп, — обращается он ко мне официальным тоном, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей.
Я ненавижу, когда Библиотекари со мной церемонятся. Но это не касается Роланда: когда он так говорит, мне всякий раз кажется, будто он вот-вот улыбнется и подмигнет. В его устах официоз кажется шуткой.
— Да, он не так уж плох, — в конце концов сдаюсь я. — Просто слишком стар.
— Нет ничего плохого в старости.
— Тебе лучше знать, — соглашаюсь я. Это скользкая тема. Роланд не хочет рассказывать, как давно он здесь работает. Он не может быть очень старым: по крайней мере, он так не выглядит — одним из преимуществ работы в Архиве является сохранение молодости — но сколько я ни пыталась выведать о его жизни до Архива, о том, как он сам ловил Истории, он тут же менял тему или отделывался общими словами. То же касается и его работы в Архиве. Я слышала о том, что Библиотекари работали по десять-пятнадцать лет, а потом уходили на пенсию — если возраст не проявляется внешне, это не значит, что они его не ощущают. Но насчет Роланда я ничего не могу сказать. Я помню, он вскользь упоминал о Москве и как-то раз, забывшись, о Шотландии.
Музыка волнами струится вокруг.
Он опускает ноги на пол и начинает наводить порядок на столе.
— Я могу тебе чем-то помочь?
