Глава тридцатая
Я кричу, Оуэн выдергивает нож из Уэсли, и тот падает на бетон.
— Я впечатлен, мисс Бишоп, — говорит Оуэн, повернувшись ко мне. Солнце клонится к горизонту, и из-за черных теней кажется, что горгулий стало больше.
Уэсли, кашляя, пытается пошевелиться, но не может.
— Уэс, держись! — говорю я. — Пожалуйста. Прости меня. Пожалуйста.
Я делаю шаг в их сторону, и Оуэн угрожающе заносит над Уэсли нож.
— Я пытался не задеть жизненно важных органов, — острит он. — Но я ведь уже говорил, что растерял навык.
Он встает одной ногой на карниз и смотрит вниз. Перепачканный кровью нож лениво повис в его пальцах.
— До низа далековато, Оуэн. И внизу несколько Отрядов.
— И они все заняты сбежавшими Историями, — говорит он, — поэтому я здесь.
Он достает из кармана ключ Отряда и вставляет его в воздух так, словно там дверь. Мои глаза сами собой съезжают, прежде чем я могу увидеть прямоугольные очертания.
Зубцы замка скрываются в невидимой скважине.
— Так вот почему ты был на крыше в прошлый раз! Чтобы сбежать!
— Если бы они поймали меня живьем, — говорит он, не выпуская ключа, — они стерли бы мою жизнь.
Мне нужно сделать так, чтобы он не успел в нее войти.
— Поверить не могу, что ты бежишь, — говорю я как можно презрительнее.
Как по мановению волшебной палочки, его рука отпускает ключ. Он отходит от карниза.
— Как тебе удалось выбраться?
— Это секрет. — Покачиваясь с ноги на ногу, я пячусь, чувствуя вес ключа в своем кармане. У меня возникла идея. — Я кое-чего не понимаю. Пусть ты был членом Отряда, теперь ты не больше, чем просто История. Ты должен был сорваться. — Я делаю еще шаг назад.
Он вынимает ключ из невидимой скважины, кладет его в карман и переступает через распростертого на крыше Уэсли.
— Существует причина, по которой Истории срываются, — говорит Оуэн. — Это не злоба или страх. Это неузнавание. Все кажется им чужим. Все пугает. Вот почему Регина сорвалась. Вот почему сорвался Бен.
— Не говори со мной о брате! — говорю я, едва не оступившись у основания одной из статуй. — Ты с самого начала знал, чем это кончится.
Оуэн переступает через каменный выступ, даже не посмотрев вниз.
— Узнавание решает ход дела. Поэтому все члены Архива хранятся отдельно, в Специальных коллекциях. Потому что наши Истории не срываются. Потому что, открывая глаза, мы сразу знаем, кто мы. Нас не так просто напугать и еще сложнее остановить.
Я ускользаю в проход между двумя статуями, на мгновение потеряв из поля зрения Оуэна. Но он тут же появляется снова, следуя за мной, как хищник за приманкой. Отлично. Сейчас он отошел от прохода. И от Уэсли.
— Но другие Истории совсем не такие, Оуэн. Они срываются.
— Неужели ты не понимаешь? Они срываются потому, что теряются, запутываются. Регина сорвалась, Бен сорвался. Но если бы нам было позволено рассказывать им об Архиве, пока они были живы, вполне возможно, что они смогли бы свыкнуться с этим.
— Ты не можешь знать точно, — говорю я, скрываясь с его глаз ровно настолько, чтобы вытянуть из кармана ключ.
— Архив в долгу перед нами. Они забрали у нас все. Мы заслуживаем чего-нибудь взамен. Но нам говорят, что это против правил. Знаете, почему в Архиве столько разных правил, мисс Бишоп? Потому что они боятся нас. Боятся до глубины души. Они делают нас сильными, храбрыми, способными лгать, преследовать и убивать, способными взбунтоваться и вырваться на свободу. И у них есть собственные секреты, над которыми они так трясутся.
Я теряюсь. Он, безусловно, прав. В нарочито сложной структуре Архива, в многочисленных предписаниях и ограничениях я тоже почуяла страх. Но это не значит, что Оуэн поступает правильно.