– Ваша бабушка? Что она вам сказала?

– Пока что это не подтвердилось, да и я… Забудьте, сейчас это не имеет значения.

– Любопытно. Обязательно расскажите все еще раз, когда встретитесь со мной. Меня это очень заинтересует.

– Безумие…

– Привыкайте.

– Хорошо. Но для начала вы сами расскажете, что знаете.

– Расскажу. Поверьте. Я вас не обманываю. Только сходим в Подземелье. – Миалинта чуть улыбнулась. – И еще… Как он на вас влияет?

– Расскажу. Но для начала сходим в Подземелье.

Дочь наместника улыбнулась еще шире. Вздохнув, качнула головой:

– Не думала, что будет сложно… Жаль, я не увижу, чем все закончится. А мне очень интересно.

– Что с вами?!

Я заметил, что вместе с последними словами Миалинты из ее рта стал выходить пар, будто она говорила на морозе. Совсем как у двойника Оэдны, когда ее привели к Зельгарду.

– Поторопитесь. Ожидание мучительно. Ну же! Не заставляйте меня делать это самой. Я не смогу… Я…

С каждым словом дыхание Миалинты становилось все более густым. Ее слова вылетали плотными перьями тумана и, рассыпаясь тонкими нитями, вытягивались ей за спину – к стене мглы. Будто крохотные струйки родника, стекающие в полноводное озеро.

Я выхватил у Миалинты кинжал.

Сдавил рукоятку.

– Прошу…

У меня не оставалось выбора.

Ударил и закрыл глаза, чтобы не видеть, как упадет ее тело.

Я проснулся задолго до рассвета. Не сразу понял, что происходит. Схватил меч, лежавший в изголовье, отбросил ножны и замер, полулежа на кровати. Прислушался. Темная комната дрожала. Дрожало все подворье. Спросонья мне показалось, что это очередное землетрясение – их было немало на моем пути сюда, последнее, и самое разрушительное, случилось меньше полугода назад в Западных княжествах Своаналирского плато.

Окончательно проснувшись, я понял, что источник звука – снаружи, на Ярмарочной площади. Нет, это было не землетрясение. Там кричали люди. Множество голосов, шум падающих камней, треск досок. «Что там происходит?»

Светильник, который я оставил на ночь, прогорел. Пришлось искать его на ощупь. Открывать. Заливать масло. Потом искать серные пластинки. Шум на площади не смолкал. Подобно ветру в чащобе, он то усиливался общим гулом, то ослабевал так, что можно было различить отдельные голоса.

Обрывками до меня доносились проклятия, чей-то плач. Ничего хорошего это не предвещало.

Наконец нащупал серные пластинки. Зажег светильник. Поставил его в углу, подальше от окон – так, чтобы свет не выдал мое пробуждение, но в то же время позволил при необходимости одеться и подготовиться к выходу на улицу. Не выпуская меч, я отодвинул ночную занавесь. Неспешно, стараясь не привлечь внимания, отворил узкую щель на балкон и на корточках проскользнул в нее.

Здесь, на балконе, гул толпы казался еще более устрашающим. Горожане заполнили всю площадь. Огонь ратуши сполна освещал центр города, но у многих тут были факелы, значит, они пришли из других кварталов.

Вокруг статуи Эрхегорда Великого люди стояли в тесноте и почти не шевелились. Чего-то ждали, переговаривались. Принимались толкаться – в тесноте начиналась едва приметная рябь. Она быстро стихала.

Со всех улочек прибывали люди – красными речками светильников и факелов стекались в бурлившее озеро площади, наполняли его новым шумом.

Над всем этим копошением молчаливо и непоколебимо вздымалась окружная стена тумана. В предрассветный час она выглядела особенно мрачной. Черная волна застывшей смерти. Неровный круг чистого неба над Багульдином сейчас был едва заметен.

От Кузнечной улицы донеслись надрывные вопли. Затем все перекрыл одинокий крик – высокий, пронизывающий до невольной дрожи. Люди побежали. Сталкивались друг с другом, ругались. Коленями и локтями падали на брусчатку, обдирались в кровь, но тут же вскакивали и неслись дальше. Возле скобяной лавки началась драка. От упавшего факела загорелась мясная лавка, и никто не торопился ее тушить.