– Я… ехал один. Только я и лошади.

– Это понятно. – Зельгард нахмурился. – Я говорю, часто ли вы уходили?

– Ну… – Я растерянно пожал плечами. – Там не было съездов и…

– Неужели непонятно, что я про фаитов! – Комендант отчего-то разозлился. Помедлив, усмехнулся без улыбки и уже спокойнее спросил: – Или вы себя отпустили? Что, рука не поднялась?

Я опять пожал плечами. Вспомнил безумного привратника с его не менее странными вопросами. Хотел искренне признать, что ничего не понимаю, но тут послышались торопливые шаги. Несколько человек явно бежали по коридору к приемному залу, о чем-то перекрикиваясь между собой. Комендант обернулся к открытым дверям, возле которых сейчас стояло три стражника.

Шаги приближались.

– Что там? – Зельгард посмотрел на вестового.

Тот лишь качнул головой.

– Саир![4] – В зал вбежали двое стражников, которых я уже видел ранее. Чуть запыхавшись, они облизывали сухие губы. – Саир!

– Что там? – сухо бросил Зельгард.

– Саир! Ваша жена.

– Что?

– Опять пыталась бежать.

– Проклятье… – Комендант сжал кулаки. – Где она?

– Мы ее поймали в винном погребе. Там и сумка лежала с вещами, – торопливо отчитался первый стражник.

– Как и в прошлый раз, – кивнул второй. – Вы тогда хорошо придумали…

– Жива?

– Саир, вы сами просили…

Комендант махнул рукой:

– Ведите сюда.

Стражники кивнули и поторопились выполнить приказ. Зельгард глубоко вздохнул. Он стоял ко мне спиной и, кажется, вовсе забыл о моем присутствии.

Комендант был в ламеллярных доспехах из кожи наргтии, с большими металлическими пряжками. Синие наручи тянулись от запястья до локтей и были украшены гербом Багульдина. На поясе, как я сейчас заметил, висел двухтрубочный лаэрный самострел – дорогое и редкое в моих краях оружие. Я ни разу не стрелял из такого, но знал, что в каждой трубке лежат синий и желтый кристаллы лаэрита. Их разделяла упругая жилистая перепонка. Стальная пластина удерживала пружину, которая, высвободившись, толкала один кристалл к другому. От соприкосновения они вспыхивали ядовитым зеленым огнем и выталкивали заостренную медянку – провернувшись по нарезу, она поражала даже небольшую цель на расстоянии двух сотен шагов.

Вновь послышались приближающиеся шаги и голоса. Зельгард неподвижно смотрел на двери.

– Безумие, – прошептал я.

Жена коменданта. «Жива?» – «Опять пыталась сбежать?» – «Ведите сюда». Я не понимал, что все это значит. Хотелось скорее покончить с приемом и вернуться в «Нагорный плес» – ополоснувшись, пообедав, добраться до теплых подушек на вааличьем пуху, проспать остаток дня и проснуться лишь на рассвете…

В зал втолкнули женщину. Она едва не упала. Руки связаны за спиной. Ярко-золотые волосы взъерошены. Под короткой парчовой курткой виднелась надорванная шелковая рубашка. Из-под узкой синей юбки выглядывали бледные стопы – женщина шла без обуви.

– Давай!

– Шевелись!

Ее грубо подталкивали к Зельгарду, тычками в спину заставляли делать новые шаги. Комендант молча ждал, когда жена приблизится, наблюдал за ее унижением.

Мне было неприятно наблюдать за этой сценой. К тому же громкие окрики стражников болезненно отдавались в голове. Неудивительно, ведь я три дня томился в угнетающей глухоте. Она не прекратилась даже после того, как моя гартолла въехала на уличную брусчатку.

Багульдин, как и поля снаружи, был пропитан туманом. Этим утром, оставив восточные ворота позади, я подхлестнул лошадей и решил, что на следующий же день покину город, если выяснится, что мгла поглотила его без остатка.

Однако вскоре я расслышал цокот копыт. Теперь и колеса гартоллы чуть поскрипывали. Здесь туман был не такой густой и почти не сдерживал звуки. Можно было сказать что-нибудь вслух и не потерять слова в пустоте, а значит – почувствовать, что ты жив.

Я ехал по безжизненному кварталу, осматривался. Дома тут стояли в два этажа с мансардой. На гранитных колоннах лежали просторные балконы.