– Да, отец.

– Подойди.

Сложив руки в покорном приветствии, я приблизился к наместнику. Он сидел на высоком каменном стуле с подлокотниками и украшенной волютами спинкой. Стул словно вырастал из каменного постамента, на который вели три, испещренные ворватоильскими письменами, ступени.

– Покажи, – нахмурился Тирхствин.

Я коротко взглянул на Миалинту. Она кивнула. Наместник уже знал о браслете. Значит, скрывать его было бессмысленно.

Я вытянул правую руку.

– Ты можешь его снять?

– Нет, ваша светлость.

– И что он тебе дает?

– Он гораздо больше отнимает. Дом, родных, друзей…

– Отвечай на вопрос. – Тирхствин говорил спокойно, но с недоверием.

– Я вижу и слышу чуть больше, чем…

– Другие?

– …чем хотел бы.

Тирхствин, задумавшись, провел костяшками пальцев по светлой щетине на шее.

– Интересно, что же ты такого увидел или услышал, что бросил все и примчался в наши Земли?

Я решил промолчать и только чуть склонил голову.

– Отец, ты хотел спросить нашего гостя о встрече с Мурдвином.

– Я не настолько стар, чтобы напоминать мне о моих желаниях, дочь. – Эти слова Тирхствин произнес с мягкой усмешкой. Посмотрев на меня, сказал уже более твердо: – Говори.

Сквозь каменные ширмы было хорошо видно, что в других комнатах расположились диваны, меховые ленники, козетки и даже широкие, с подставками для ног, ковровые бузни. Но здесь, перед тронным стулом, говорить предполагалось стоя.

Я подробно передал слова Мурдвина, умолчал лишь о видениях, которые трижды перебивали старика. Тирхствин слушал молча, а с каждым новым словом между его бровей все глубже проявлялись морщины недовольства, искажая богатые лицевые сигвы.

Наместник был одет в просторный синий костюм с желтым нагрудником. Седые волосы свободно опускались на плечи. Крупный нос выделялся на худом, уставшем лице. Запястья, локти и колени были подвязаны золотистыми лентами. Если Орин из рода Торгорда однажды станет наместником Багульдина, он не позволит себе одеваться так просто, в этом я не сомневался.

Дослушав меня, Тирхствин перевел взгляд на дочь. Миалинта незамедлительно начала говорить. Она подробно пересказала отцу все, чем я успел поделиться с ней этим утром. Добавляла новые, мне прежде не известные факты и детали, которые лишь подтверждали сделанные мной выводы.

Едва речь дошла до сцены с погубленным Лианилом, наместник прогремел:

– Хочешь меня в чем-то обвинить?

– Нет, отец. Я хочу спасти… хочу, чтобы ты спас город.

Тирхствин помедлил. Его губы дрожали так, словно он готов был сказать что-то грубое, но в итоге сдержался. Миалинта, не дожидаясь разрешения продолжать, заговорила вновь.

В двусветное окно из мутного рогового стекла лишь отчасти угадывалась стена мглы. Отсюда она могла показаться самым обыкновенным туманом или вовсе горной кручей.

Свод в мягких покоях был крестовым – у каждой из четырех комнат был свой отдельный потолок с особым узором сетчатого орнамента. В нашей комнате раскрашенная резьба расходилась горными и луговыми цветами. Я рассматривал каменные бутоны адельвита и слушал Миалинту.

– Сейчас у нас три главные проблемы, – проговорила в конце дочь наместника. – Казнь фаитов. Пленники Орина. И лигур, который каменщик наверняка держит где-то в своем доме.

– И ты хочешь, чтобы я доверил жизни своих горожан этому человеку?!

– Нет, отец. Я хочу, чтобы ты доверился фактам.

Тирхствин сухо усмехнулся. Встал с тронного стула. Спустился по ступеням на покрытый коврами пол. Прошелся до резной каменной ширмы. Резко повернулся и крикнул:

– Фактам! Нет у вас никаких фактов!

– Неужели ты не понимаешь?

– Я все понимаю…

Тирхствин возвратился на тронный стул. Вздохнув, утомленно проговорил: