Аж в дрожь кидает.

– Ты невыносим, – отмахнулся Бруно. – Признать в человеке что-то хорошее ты не способен принципиально?

– А ты способен увидеть пару конопляных зернышек в куче песка?.. Человек – это злобная, завистливая, трусливая и корыстная тварь.

– А исключения?

– Исключения есть, – кивнул Курт. – Есть достойные люди, небольшая горстка, и весь цивилизованный мир их знает поименно.

– Да, в самом деле?

– Загляни в святцы. Они все там. Хотя, – сам себе возразил Курт, – и с ними не все гладко. Немалая их доля всю свою жизнь была такими же злобными и корыстными тварями, как и весь род людской, и лишь перед смертью они сотворили что-то, отчего удостоились попасть в благочестный список. К примеру, тот евангельский разбойник. Все его заслуги состоят в том, что под конец своей многогрешной жизни он сказал соседу по кресту – «а знаешь, парень, в твоих словах что-то есть». И – оп! – он в Раю. Вообще говоря, нечто подобное я вычитывал в протоколах. Его действия сравнимы с деяниями тех, кто на пороге смерти заключает договор с первым подвернувшимся созданием, которое пообещает избавление если не от мучений, то от паршивого посмертия. Парень рискнул – и не прогадал.

– И сколько народу было затащено на костер за такие речи?

– Не знаю, – передернул плечами Курт, снова занявшись завтраком. – Не подсчитывал.

– …частенько, – влетел вместе с возвратившимся Вольфом обрывок его речи. Новоприбывший кивал, слушая его с придирчивостью и на ходу дыша на руки. – Вообще, конюшня и без того теплая – на семи ж ветрах стоим, придорожное заведение; кто строил, не дурак был. Стены не свищут, камень изнутри выложен досками – ну, сами ж видели. Но все же печь растапливать туда прихожу – на ночь уж точно; ну, и днем, бывает.

– Я доплачу, – оговорился гость. – Топи и днем тоже, и чтоб не «бывает», а точно.

– Ну, по такой погоде я и днем туда заглядываю…

– Заглядывай чаще.

– Я не возражаю, – неуверенно отозвался Вольф, – только вот конюшня большая, прогревать по нескольку раз в день – это дело накладное; я ж не могу ее натопить исключительно подле вашего коня…

– Лошади. Ничего. Только не вздумай после впарить мне счет за якобы сожженные дрова, а все, что впрямь было затрачено – оплачу. Этой лошади цена немалая, и не только в деньгах, я вторую такую просто больше не найду, ясно?

– Всё с вашей кобылой будет в порядке, – с расстановкой проговорил Вольф, и постоялец многозначительно нахмурился:

– Надеюсь… Ну, а теперь можно и о себе. Тут, я думаю, объяснять не надо – чего-нибудь этакого и пожевать. Чего – все равно… Не возражаете, господин рыцарь?

Последние слова вояка произнес мимоходом, не особенно интересуясь реакцией обладателя цепи, и тот возмущенно шевельнул бровью, когда на скамью против него шмякнулись тяжелый арбалет и плащ, а на пол – плотно упакованный дорожный мешок, глухо громыхнувший металлом внутри.

– Дыхание жизни, – блаженно протянул заботливый владелец уникальной кобылы, вставши к очагу вплотную и вытянув руки почти в самый огонь.

– Там… – нерешительно подал голос парень от дальнего стола; девица толкнула своего возлюбленного острым локотком в бок, и тот чуть повысил голос: – Там, снаружи… как?

– Холодно, – отозвался новоприбывший просто, и парень нервно дернул плечом:

– Я понимаю, но… Как вы сумели сюда добраться? Пройти можно? Дорогу видно?

– Здесь есть дорога? – с искренним удивлением переспросил вояка и равнодушно махнул рукой: – Забудь, парень, куда б ты ни спешил. Я таких метелей за всю свою жизнь не припомню; не снег – наждак. Отойдешь от этого не иначе самим Всевышним посланного заведения шагов на десять – и назад после можешь дороги не найти.

– Но ведь вы сюда прошли, – возразил Максимилиан, мельком переглянувшись с матерью. – Значит…

– Ничего это, парень, не значит. Трактир этот я нашел вообще случаем, я и понятия не имел, что тут может обнаружиться что-то подобное; я уж смирился с тем, что до самого города так и придется тащиться сквозь пургу. Если все вы это к тому, чтоб выйти – вперед, если, конечно, надоело жить, а рука на себя не поднимается. Самоубийство, – подвел итог он, поворотившись к очагу спиной, и с наслаждением потянулся, подставляя теплу поясницу. – В чистом виде.

День тянулся неторопливо – нестерпимо медленно тащился сквозь время. Постояльцы разбредались по комнатам, выбредали обратно в зал, заказывая снедь и выпивку различной крепости просто от скуки; Вольф Велле, исполняя указания, трижды за день выходил в метель, чтобы натопить быстро остывающую конюшню, а сам владелец не отходил от стойки, дабы не упустить момента, когда очередной постоялец, в очередной раз соскучившись, попросит очередное блюдо или очередную кружку.

Курт не покидал зала вовсе, намертво приклеив ворчащего помощника к доске. Снова единожды выиграв, Бруно загорелся было и с воодушевлением продержался еще три партии, однако к вечеру оживление несколько спало, и, выставляя вперед последнюю башню, помощник отмахнулся, потирая