отбрыкивается от такой семейки, собственной волей решил отречься от крамолы – а ты предлагаешь выпихнуть его насильно, чтобы там из него таки сделали убийцу и людоеда? Да ты ангел просто.
– От него, – заметил Феликс, – мы еще не слышали ничего такого. Чего ж он молчит? Он сам не сказал пока, что не желает воссоединиться с родителем.
– Он молчит потому, – пояснил охотник доброжелательно, – что у вас с ним много общего: при попытке ляпнуть что-то выходит глупость.
– Слушайте, майстер инквизитор, – окликнул Карл Штефан заинтересованно, – а если допустить, что он останется? Ну, к примеру, вам удастся нас разжалобить, и мы все разом кинемся его оберегать от его родни, которая так плохо на него влияет… Он, быть может, славный парень, сама учтивость и добродетель, только вот, как я помню со слов господина охотника, он ночью обо всем этом забудет. Он вообще забудет, что человек. И мне, знаете ли, будет глубоко начхать на то, что, закусив мною в бессознании, наутро парень будет биться головой о стену и слезно каяться. Безопасность, о которой вы так пеклись – как с ней-то быть?
– Вот уже три ночи он здесь, – вмешался Бруно негромко. – И
– Резонно, – вынужденно согласился фон Зайденберг, бросив на Хагнера угрюмый взгляд. – И вы убеждены в том, что сумеете обеспечить это и впредь?
– Вариантов множество, – кивнул Курт. – Прежде мать вязала его на ночь; согласитесь, при этом сложно закусывать корыстолюбивыми пройдохами. Но теперь, когда столь уместно мы обрели желанное железо, есть иной выход: попросту помешать ему обернуться зверем. Полагаю этот способ обеспечения его безвредности гораздо более уместным, ибо ночью при обороне мы получим лишнего человека.
– А он станет нам помогать? – пренебрежительно хмыкнул Феликс. – Отец, все ж таки, неужто вы думаете, что на него мальчишка руку подымет?
– У меня нет отца, – заговорил Хагнер, и торговец умолк, косясь на него с опаской. – Не было почти пятнадцать лет и нет сейчас. А то существо, о котором вы говорите, убило мою мать. Еще вопросы – есть?
– И вы ему верите?
– Как я понимаю, – вздохнул трактирщик, – выбора вы нам оставлять не намерены, майстер инквизитор. Вы уже решили, что он будет в живых и будет здесь, а нам остается лишь принять вашу волю.
– Спорить не буду, – кивнул Курт; Феликс нахмурился:
– А я буду. Он порождение Дьявола, и мы все понесем возмездие от Господа, если вздумаем покрывать его. Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей!
– Вот даже как, – пробормотал охотник; Курт вздохнул.
– Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении, – произнес он размеренно, – а кто ожесточает сердце свое, тот попадет в беду.
– Зло причиняет себе, кто ручается за постороннего; а кто ненавидит ручательство, тот безопасен!
– Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца.
– Вина отцов на детях их!
– Сын не несет вины отца своего, потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив… Не переплюнешь, Феликс. Уж в чем, а в Писании я подкованней буду.
– Отчего лишь я один не желаю связывать свою душу с созданием Сатаны?! – призвал торговец, вопрошающе оглядевшись. – Неужто все вы готовы рисковать жизнями и посмертным спасением ради адского исчадия? Неужто столькие верные дети Церкви не могут противостоять одному?! Рассудок его помутнен демонским мороком, а вы…
– Полегче, – предупредил Ван Ален уже серьезно. – На твоем месте я бы следил за словами – инквизиторы такой словоохотливости обыкновенно не жалуют. Кроме того, помутненных здесь по меньшей мере трое. С оружием.
– И вы готовы пустить его в ход? – уточнил фон Зайденберг. – Против людей, чтобы защитить зверя?
– Знаешь, мне самому все это не по душе, – согласился охотник. – Однако Молот Ведьм прав в одном: винить парня не за что, а если мы порешим его просто потому, что он, может быть… когда-нибудь… что-нибудь… почему-нибудь… Чем будем лучше тех же тварей? Есть факт: он желает остаться человеком. Во всех смыслах. Не помочь ему в таком деле – вот это и впрямь будет грех, это даже не попустительство будет – подстрекательство.
– Я думаю, надо голосовать, – решительно сказал торговец. – И поступить, как решится большинством.
– Этот трактир внезапно перешел в статус вольного города? – осведомился Курт. – И все обрели в нем гражданство? Или твоей волей он вдруг перенесся из Германии на иные земли?.. Мы все еще под юрисдикцией Закона, Феликс, и в ведении Святой Инквизиции, чьим служителем я являюсь. Не вынуждай меня применить данные мне полномочия въяве.
– Пусть начинает свое голосование, майстер инквизитор, – нехотя, через силу выговорил фон Зайденберг. – Вас уже трое по ту сторону… И я с вами.
– Господин рыцарь! – возмущенно и ошеломленно ахнул Феликс. – Ведь вы же сами!.. только что!.. Как же вы?..
– Я имперский рыцарь, – пояснил фон Зайденберг хмуро. – И клятву, данную при посвящении, помню ежедневно, ежечасно. «Веруй всему, чему учит
