гения.

Фиг с ним. За вагонами с соломенными валенками шли четыре платформы с двухосными опелевскими грузовиками. Вот этих будет жалко жечь – совершенно новенькие, только с завода. На платформах уже копошились люди, рядом стоял Кошка и командовал.

– Снимаем всё ценное: карбюраторы, ремни, лампочки из фар, хотя… отрывайте фары целиком. Ищите инструмент, ремкомплекты, если времени хватит, колёса разбортируйте…

Похоже, здесь без меня обойдутся. Из следующего вагона выгружали коробки. Размер коробок был практически стандартный, но вот материал отличался. В основном они были картонные, но попадались и фанерные и даже обтянутые тканью угловатые мешки. Уже темнело, но, присмотревшись, заметил на коробках рукописные надписи: цифры и немецкие имена с фамилиями. Блин, это же посылки. До Рождества католического, да и лютеранского, почитай, меньше трёх недель осталось. Это мы удачно зашли.

– Эй, там внутри коробок таких много?

– Да с треть вагона, – отозвались изнутри.

– А остальное?

– Мешки с письмами ещё и вот это, – передо мной бухнулся вспоротый полотняный мешок.

Посмотрим, что у нас тут. Штаны, нет, скорее, кальсоны. Что-то тонковаты они для зимы. Для европейской, может, и сойдёт за тёплое бельё, но для нашей никак, хотя нам сгодится.

Очередной вагон обрадовал огромной кучей железа и ящиков. Железо в основном было представлено траками гусениц и разноразмерными массивными металлическими колёсами. Память Зеленски подсказала, что это детали танковой ходовой части. Десяток красноармейцев, наплевав на железяки, тягали из вагона явно тяжёлые на взгляд ящики, и ставили прямо на снег, не вскрывая.

Следующие два вагона никто не разгружал. Около открытых дверей стояло по несколько бойцов и явно филонило.

– Что здесь? – спросил у Потапова, обескураженно заглядывающего внутрь.

– Бомбы. Здоровущие.

Заглянул. Точно бомбы и точно здоровущие. Точнее, стабилизаторы двух нижних в ряду бомб впечатляли своими размерами. Как бы эти дуры были не по тонне весом, а то и больше. Бомбы были упакованы в странную деревянную конструкцию, почему-то ассоциирующуюся со скелетом, наверное, потому, что деревянные брусья создавали нечто вроде редкого, но крепкого каркаса вокруг туши бомбы. Второй ряд бомб был значительно более мелким – эти были весом вряд ли более четверти тонны, да и брусья каркаса были в разы тоньше. Третий ряд, по сравнению с первым, казался совсем жидким, эти дуры весили не более сотни килограммов.

– Во втором тоже?

– Не, там мелочь.

И правда, мелочь – килограммов по пятьдесят, на взгляд, зато много.

А вот и наш транспорт подкатывает. Сани растянулись длинной полосой, первые уже можно под погрузку ставить, а последних и не видно в подступающей темноте.

– Командир, чего грузить будем, в каком порядке да чего мужикам скажем?

Да, мужикам тут поживы особой нет, обидеться могут, они-то рассчитывали со склада чего ценного поиметь, а тут поезд с бомбами да гробами. Всё одно надо идти разговаривать.

– В мешках, что в вагоне рядом с сеном, что?

– Овёс.

– Уже неплохо. А посылок много?

– Вот этого добра много, где-то под тысячу штук.

Штука штук это сильно.

Рядом с остановившимися санями заметил старшего лейтенанта.

– Серёгин, давай первую десятку под погрузку к последнему вагону перед цистернами, оттуда грузи самые мелкие бомбы.

Мужики от такой новости заволновались.

– Спокойно, товарищи, бомбы в транспортной упаковке, без взрывателей, ими сейчас хоть сваи заколачивай, всё по одному месту.

– Командир, – подошёл смутно знакомый мужик, вроде как из Гавриленков. – Парни твои говорили, что склад едем вывозить, и вроде как не забесплатно. А тут поезд и бомбы. Как-то нехорошо получается.

– А ты, дядя, думал, на складе пирожные будут да сапоги хромовые? Значит, гляди: из того, что вам в хозяйстве сгодиться может, здесь есть вагон овса, двенадцать лошадей с хорошими телегами, да исподнее немецкое, тонкое, но гладкое.

– Товарищ командир, лопаты ещё нашли, ломы да кирки – в вагоне с танковым железом, восемь ящиков.

– Ну вот, слышали старшину, ещё добра вам отыскал.