– Разве человек мог оставить его? – требовательно спросил Конан.

Бальт вдруг почувствовал, как по коже его пробежали мурашки. Ни человек, ни зверь не могли оставить столь странный, чудовищный отпечаток трехпалой лапы, напоминавший одновременно след птицы и рептилии, но в действительности не похожий ни на тот, ни на другой. Он растопырил пальцы над отпечатком, стараясь не касаться его, и выругался. Ладонь его оказалась слишком мала, чтобы накрыть след.

– Что это такое? – прошептал он. – Никогда не видел ничего подобного.

– И никто не видел, – угрюмо отозвался Конан. – Это болотный демон. Там, в болотах за Черной рекой, они роятся, как мухи. В душные ночи южный ветер с той стороны иногда доносит их завывания. Жуть берет.

– И что мы будем делать дальше? – спросил аквилонянин, с опаской вглядываясь в темно-синие тени. Выражение безмерного ужаса на застывшем лице трупа угнетало его. Он не мог не думать о том, что за жуткая морда высунулась из кустов, при виде которой кровь застыла у бедняги в жилах.

– Демона преследовать бессмысленно, – проворчал Конан, вытаскивая из-за пояса короткий топорик лесоруба. – Я пытался выследить его после того, как он убил Сократа. Уже через дюжину шагов я потерял его след. Он запросто мог отрастить крылья и улететь или провалиться под землю в ад. Не знаю. И за мулом я тоже не пойду. В конце концов он или выйдет к форту, или прибьется к хижине какого-нибудь поселенца.

Разговаривая, Конан пустил в дело топор. Несколькими ударами он срубил пару молодых деревьев высотой в восемь или девять футов, а потом очистил их от веток. Отрезав с соседнего куста кусок лианы, он привязал один конец к шесту в паре футов от вершины, а потом крест-накрест обмотал остатками второй шест. Через несколько минут у него получились грубые, но надежные носилки.

– Демон не получит голову Тиберия, если только я смогу этому помешать, – проворчал он. – Мы отнесем тело в форт. Отсюда до него около трех миль. Жирный ублюдок мне никогда не нравился, но нельзя позволить пиктским дьяволам обращаться с головами белых людей так, как им заблагорассудится.

Пикты были белой расой, хотя и смуглой, но жители пограничья никогда не считали их сородичами.

Бальт взялся за дальний конец носилок, на которые Конан бесцеремонно взвалил труп несчастного купца, и они зашагали к форту так быстро, как только могли. С этой мрачной ношей Конан двигался так же бесшумно, как и налегке. Из пояса купца он соорудил петлю, которую накинул на концы шестов со своей стороны, и носилки он держал одной рукой, а другой сжимал обнаженный меч с широким лезвием, беспрерывно обшаривая напряженным взглядом лес, вставший стеной по обе стороны дороги. Тени становились все гуще. Очертания деревьев и листвы начали таять в голубоватой дымке. В подступающих сумерках лес обрел зловещие и загадочные черты и, казалось, скрывал в своей чаще неведомых тварей.

Они прошли уже больше мили, и у Бальта заныли руки, когда из леса, голубоватые тени в котором стали фиолетовыми, вдруг донесся душераздирающий крик.

Конан дернулся, и Бальт едва не выронил свой конец носилок.

– Женщина! – воскликнул юноша. – Великий Митра, это кричала женщина!

– Жена какого-нибудь поселенца заблудилась в лесу, – прорычал Конан, опуская на землю свой край носилок. – Скорее всего, ищет отбившуюся корову – оставайся на месте!

И он, как вышедший на охоту волк, нырнул в густую стену леса. У Бальта волосы встали дыбом на затылке.

– Оставаться одному рядом с трупом, пока в чаще рыщет сам дьявол? – задохнулся он от возмущения. – Я иду с тобой!

Перейдя от слов к действию, он устремился вслед за Конаном. Киммериец оглянулся на него, но ничего не сказал, хотя и не замедлил шаг, чтобы спутник, уступавший ему ростом, мог догнать его. Бальт сбил дыхание, возмущаясь тем, что следопыт постепенно отрывается от него, скользя меж стволов, как призрачная тень, но тут Конан выскочил на прогалину и присел, оскалившись и приподняв меч.

– Почему мы остановились? – задыхаясь, пропыхтел Бальт, смахивая рукой пот со лба и обнажая собственный короткий клинок.

– Крик донесся с этой самой прогалины или откуда-то совсем рядом, – отозвался Конан. – Я не ошибаюсь в определении источника звуков, даже в лесу. Но где…

И вдруг крик прозвучал снова – на сей раз позади них; он донесся со стороны тропы, которую они покинули совсем недавно. Пронзительный и горестный, он взлетел к небу – крик женщины, охваченной паническим ужасом, – а потом вдруг сменился насмешливым, издевательским хохотом, которым мог разразиться, скажем, демон нижнего мира.

– Что, во имя Митры… – Даже в сумерках стало заметно, как побелело лицо Бальта.

Изрыгая чудовищные проклятия, Конан развернулся и помчался обратно, в ту сторону, откуда пришел, и аквилонянин, спотыкаясь и недоумевая, последовал за ним. Он со всего маху налетел на киммерийца, когда тот вдруг замер как вкопанный, отскочив на несколько шагов от его загорелой спины, словно мячик от железной статуи. Охнув от неожиданности, Бальт услышал, как Конан прошипел что-то сквозь стиснутые зубы. Киммериец стоял совершенно неподвижно. Заглянув ему через плечо, юноша почувствовал, как зашевелились волосы у него на затылке. Что-то двигалось сквозь темные кусты, окаймлявшие тропу, – оно не шло и не летело, а скорее ползло, как змея. Но это была не змея. Силуэт его казался размытым, но ростом существо было выше человека, хотя и не очень массивным. Его окутывало странное жутковатое сияние, нечто вроде синеватого трепещущего пламени. И впрямь, свечение это было единственной осязаемой и различимой чертой неведомой твари. Создавалось впечатление, будто пламя обрело плоть и кровь,