Она вошла в комнату, в которой разговаривала с Констанцием, и приблизилась к пьедесталу, подметив, что хрустальный шар помутнел и что внутри посверкивают кровавые молнии. Она склонилась над ним, негромко выругавшись себе под нос.

– Занг! – позвала Саломея. – Занг!

В глубине шара заклубился туман, сменившись пылевой завесой, сквозь которую можно было с трудом рассмотреть хаотично перемещающиеся черные фигуры; во мраке то и дело сверкала сталь. И вдруг все пространство заполнило лицо Занга, видимое совершенно отчетливо; казалось, его широко раскрытые глаза глядят прямо на Саломею. Кровь текла из раны у него на голове, обтянутой пергаментной кожей, посеревшей от пыли. Губы его дрогнули и зашевелились; постороннему наблюдателю показалось бы, что лицо его исказилось немой гримасой. Но она слышала его ясно и отчетливо, как если бы жрец стоял рядом, а не пребывал от нее на расстоянии нескольких миль, крича в другой, меньший по размерам хрустальный шар. Только боги тьмы ведали, какие незримые магические нити соединили две сверкающие сферы воедино.

– Саломея! – воскликнул окровавленный человек. – Саломея!

– Я слышу! – крикнула она в ответ. – Говори! Что происходит?

– Нас постиг злой рок! – завизжал призрачный череп. – Хауран потерян! Увы, моя лошадь пала, я плохо вижу и не могу вырваться из схватки! Вокруг меня снопами валятся люди! Они мрут как мухи в своей серебряной броне!

– Перестань вопить и внятно расскажи мне, что случилось! – грубо прервала она его.

– Мы сблизились с этими псами пустыни, и они выехали нам навстречу! – захлебываясь словами, заторопился жрец. – Град стрел обрушился на оба войска, и кочевники дрогнули. Констанций приказал добить их. Держа строй, мы помчались на них. Но вдруг они подались вправо и влево, а в образовавшуюся брешь на нас устремились три тысячи хайборийских всадников, о присутствии которых мы даже не подозревали. Это были граждане Хаурана, обезумевшие от ярости! Всадники огромного роста, закованные в тяжелые доспехи, на рослых жеребцах! Выстроившись разящим клином, они с легкостью прорвали наш строй, а с обоих флангов на нас набросились кочевники. Тогда мы поняли, что нам пришел конец. Они рассеяли наши боевые порядки. Это все военные хитрости этого дьявола Конана! Осадные орудия оказались ловкой подделкой – макетами, сооруженными из стволов пальм и крашеного шелка, но они обманули наших лазутчиков, которые видели их издалека. С помощью этого ловкого трюка он выманил нас на равнину, чтобы погубить! Наши воины в панике бегут! Кумбанигаш пал – Конан лично зарубил его. Констанция я потерял из виду. Хауранцы крушат наши расстроенные боевые порядки, как обезумевшие львы, вкусившие крови, а кочевники осыпают нас градом стрел – а-а-а…

В шаре словно бы сверкнула молния – или это блеснула холодная сталь, на стены его плеснула кровь, и изображение исчезло, как лопнувший мыльный пузырь. Саломея глядела в пустой хрустальный шар, в котором отражались лишь искаженные яростью черты ее лица. Выпрямившись, она на миг замерла в неподвижности, глядя перед собой невидящим взором. Затем она хлопнула в ладоши, и в комнату вошел другой жрец с обтянутым кожей черепом, столь же молчаливый и неслышный, как и первый.

– Констанций разбит, – быстро сказала она. – Мы обречены. Через час Конан начнет штурм города. Я не питаю иллюзий насчет того, что станется со мной, если он схватит меня живой. Но сначала я хочу позаботиться о том, чтобы моя проклятая сестра никогда больше не взошла на трон. Следуй за мной! Будь что будет, но мы устроим Таугу пиршество.

Спускаясь по лестницам и галереям дворца, Саломея услышала далекое эхо, доносящееся со стен. Люди, столпившиеся там, похоже, начали понимать, что удача изменила Констанцию. В густых клубах пыли стала видна плотная масса всадников, несущаяся к городу.

Дворец и тюрьма соединялись длинной крытой галереей, куполообразную крышу которой поддерживали мрачные арочные своды. Оказавшись в ней, мнимая королева и ее раб вошли в массивную дверь в дальнем конце, за которой открылся тускло освещенный тюремный коридор. Прямо перед ними виднелись каменные ступени, уходящие вниз, в темноту. И вдруг Саломея отпрянула и выругалась. В сумраке она разглядела впереди неподвижное тело – это был тюремщик-шемит, короткая бородка которого задралась к потолку, а голова чудом держалась на перерубленной шее. Снизу до нее донесся разноголосый встревоженный гомон, и она поспешила укрыться в черной тени арки, оттеснив туда же жреца и схватившись за рукоять кинжала, висевшего у нее на поясе.

Тусклый свет факела, щедро приправленный дымом, вырвал Тарамис, королеву Хаурана, из сна, в котором она искала забвения. Приподнявшись на локте, она другой рукой откинула со лба спутанные волосы и прищурилась, ожидая увидеть насмешливое лицо Саломеи, чей визит означал бы новые пытки. Но вместо этого она услышала крик, полный сострадания и гнева:

– Тарамис! О, моя королева!

Этот возглас показался ей настолько странным, что поначалу она решила, будто бредит. Но вот за полукругом света факела она разглядела смутные фигуры и блеск стали, а потом над ней склонились пять лиц, не смуглые и горбоносые, а худощавые и чистые, покрытые бронзовым загаром. Она испуганно съежилась, прикрывшись лохмотьями и испуганно глядя на них.

Одна из фигур рванулась к ней и упала на одно колено, с мольбой протягивая к ней руки.

– О, Тарамис! Хвала Иштар, что мы нашли вас! Вы не узнаете меня? Это же я, Валерий! Однажды вы вознаградили меня прикосновением своих губ после битвы при Корвеке!