третьи – Толькемека. Еще в дни мира они поделили между собой город. Текултли жил в западной части города, Ксоталанк – в восточной, а Толькемек со своей семьей поселился у южных ворот. Гнев, злоба и ревность расцвели пышным цветом, положив начало кровопролитию, насилию и убийствам. Стоило только обнажить мечи, как обратного пути уже не было; пролитая кровь требовала новой крови, и жестокая месть стала обыденным делом. Текултли сражался с Ксоталанком, а Толькемек приходил на помощь то одному, то другому, предавая обоих, когда считал это выгодным. Текултли вместе со своими людьми отступил в район западных ворот, туда, где находимся сейчас мы с вами. Ксухотль построен в форме овала. Текултли, названные по имени своего принца, занимают западную часть овала. Люди забаррикадировали все двери, соединяющие их часть с остальным городом, оставив лишь по одной на каждом этаже, но их легко оборонять. Они спустились в подземелья под городом и построили стену, отгородившую западную часть катакомб, где покоятся тела древних ксухотлийцев, а также тех тлацитлан, кто пал во время кровавой вражды. Они чувствовали себя как в осажденном замке, совершая вылазки и набеги на своих врагов. Люди Ксоталанка аналогичным образом укрепили свою, восточную часть города, а Толькемек сделал то же самое со своей частью у южных ворот. Центр города остался ничейным и необитаемым. Эти пустые коридоры и помещения превратились в поле брани, где правил бал кровавый террор. Толькемек воевал с обоими кланами. Он был дьяволом в образе человека, еще хуже Ксоталанка. Ему были известны многие тайны города, о которых он не рассказывал остальным. В городских подземельях он грабил мертвых, отнимая у них их жуткие секреты – тайны древних королей и колдунов, давно забытые вырождающимися ксухотлийцами, которых уничтожили наши предки. Но вся его магия не помогла ему в ту ночь, когда мы, текултли, штурмом взяли его замок и вырезали всех его людей. Толькемека мы пытали много дней.

Голос его упал до блаженного шепота, а в глазах появилось отсутствующее выражение, словно он вспомнил давние события, доставившие ему несказанное удовольствие.

– Да, мы поддерживали в нем жизнь до тех пор, пока он не стал жаждать смерти как избавления. В конце концов мы вынесли его живым из пыточной камеры и бросили в подземную темницу, на прокорм крысам. Но каким-то образом ему удалось бежать оттуда, и он укрылся в катакомбах. Там он наверняка умер, потому что выйти оттуда на нашей территории можно только поверху, а он здесь больше и не появился. Впрочем, костей его тоже не нашли, и среди наших людей ходят суеверия, что он и по сей день бродит по подземельям, оплакивая мертвых. Двенадцать лет назад мы вырезали людей Толькемека, но кровавая вражда между текултли и ксоталанками не утихла. Она будет продолжаться до тех пор, пока жив хоть один из нас. Пятьдесят лет тому назад Текултли похитил жену Ксоталанка. Кровавая вражда длится вот уже полстолетия. Я родился здесь, как и все остальные, за исключением Таскелы. И мы уверены, что эта распря прекратится только вместе с нашей смертью. Мы превратились в вымирающую расу, как те ксухотлийцы, которых вырезали наши предки. Когда война только началась, каждая фракция насчитывала по несколько сотен человек. Теперь же у текултли в живых остались только те, кого вы видите перед собой, да еще часовые у четырех дверей; всего нас сорок человек. Сколько выжило ксоталанков, мы не знаем, но я сомневаюсь, что их намного больше нас. Вот уже пятнадцать лет у нас не рождаются дети, и мы не видели их и среди ксоталанков. Мы вымираем, но перед смертью убьем столько ксоталанков, сколько позволят нам боги.

Глаза Ольмека засверкали, и он вновь заговорил о кровавой вражде, разворачивающейся в пустынных залах и сумрачных коридорах в колдовском сиянии огненных камней, на полу, горящем адским пламенем и орошаемом ярко-алой жидкостью из вен погибших. В этой долгой бойне сгинуло уже целое поколение. Давным-давно погиб и сам Ксоталанк, павший в кровавой битве на этаже слоновой кости. Умер и Текултли; с него живьем содрали кожу обезумевшие ксоталанки, когда захватили его в плен.

Ольмек равнодушно повествовал о кровавых баталиях, разворачивающихся в черных коридорах, о засадах на узких лестницах и жестоких побоищах. В глазах его появился безумный блеск, когда он заговорил о мужчинах и женщинах, с которых живьем сдирали кожу, отрубали руки и ноги и четвертовали, о пленниках, стонущих под пытками столь омерзительными, что даже варвар-киммериец недовольно фыркнул. Неудивительно, что сама мысль о том, чтобы попасть живым к врагу в руки, внушала Текотлю непреодолимый ужас. Но он будет убивать и дальше, потому что ненависть его оказалась сильнее страха. А Ольмек все говорил и говорил: о темных и загадочных материях, о черной магии и колдовстве, живущих во мраке подземелий, о дьявольских созданиях, вызываемых к жизни из вечной тьмы в качестве страшных союзников. В этом деле у ксоталанков было несомненное преимущество, поскольку именно в восточных катакомбах лежат кости величайших колдунов древнего Ксухотля, хранящих свои жуткие тайны.

Валерия слушала его с отвращением, к которому примешивалось восхищение. Вражда превратилась в стихийное бедствие, которое медленно, но неуклонно подталкивало жителей Ксухотля к полному уничтожению. Они родились и готовились умереть с нею. Они почти никогда не покидали пределов своего укрепленного замка, лишь для того, чтобы пробраться в Залы Молчания, лежащие между двумя крепостями, чтобы убивать или быть убитыми. Иногда лазутчики возвращались с пленными или же мрачными свидетельствами одержанной победы. Иногда они не возвращались вовсе или возвращались в виде отрубленных частей тела, которые враги подбрасывали к запертым на засовы бронзовым дверям. Они влачили кошмарное, мрачное существование, отгородившись от остального мира, подобно бешеным крысам, угодившим в ловушку. Год за годом они убивали друг друга, прячась и скользя по сумрачным коридорам, чтобы сеять смерть и невыносимые мучения.

Пока Ольмек говорил, Валерия ощущала на себе горящий взгляд Таскелы. Принцесса, кажется, даже не слушала, о чем он рассказывает. На ее лице, пока он говорил о победах и поражениях, не отражались, как в зеркале, выражения дикой ярости или свирепого восторга, искажавшие черты остальных текултли. Кровная вражда, превратившаяся в смысл существования для ее соплеменников, похоже, не значила для нее ровным счетом ничего. И ее бесчувственность казалась Валерии еще более отвратительной, чем неприкрытая жестокость Ольмека.