конторского здания, яркая корона рассеялась и обратилась в женщину в черно-красном, с волной колышущихся за нею волос.

Эва, глядя перед собой, ускорила шаги и услышала, как и другая походка сделалась торопливее. Не настолько, чтоб всерьез сказать: «Я тебя догоняю», – а скорее, чтоб подразнить, потерзать, предупредить, мол, догоню в любое время, когда мне только, блин, охота придет. До станции она доберется, только вдруг никого вокруг не окажется? Такое порой случается; положим, не часто, но все-таки. Справа показался паб, тот самый паб, мимо которого она каждый день ходила вот уже десять лет, тот самый паб, куда ее настойчиво приглашал м-р Бурсток, тот самый паб, в котором до того ноги ее не было.

Толчком открыла она дверь и зашла в «Олень и псы». Было мало света, и пахло вроде пивом, но подошвы ее не липли к деревянному полу, а место, которое она выбрала, не было ни сырым, ни липким. Женщина за стойкой улыбнулась – ярко крашенная блондинка-паучиха в паутине из стекла, металла и зеркал.

– Чего налить тебе, милочка?

– Джин с тоником, пожалуйста, – пролепетала Эва, хотя в жизни не пила ничего такого. Мать, бывало, рассказывала ей о двоюродной бабке Агате, которая шаталась по клубам и пивала такое и, уж конечно же, по словам Бесс, творила с мужиками такое, что и довело ее до беды. Эва повторила, будто убеждаясь, что мать, где бы ни находилась, ее услышит: – Джин с тоником.

Она расплатилась и уставилась на прозрачную жидкость, восторгаясь тем, как тычется лед в краешек лайма, как сдвигают его и раскачивают крохотные пузырьки, поднимаясь вверх и лопаясь на поверхности. Барменша направилась в дальний угол бара обслужить двух старичков, что смотрелись постоянной принадлежностью заведения.

Эва скорее почувствовала, чем увидела, как кто-то сел рядом. Понадобилась череда мгновений, чтобы повернуть голову, встретиться взглядом с этими темными-темными глазами, заметить глянец на этих красных-красных губах.

Частички татуировки выглядывали из-под горла женской футболки, и Эве захотелось узнать, что за рисунок прячется под ней, даже рука зачесалась оттянуть ткань и посмотреть, что под ней. Она сжала в кулак одну руку, потом вторую и уложила кулаки по обе стороны своего стакана.

– Привет, цыпка, – произнесла женщина. – Я Люси.

– Я вас видела.

– Знаю, что видела, потому и пошла за тобой. – Она склонилась к столу. – Тебя как звать?

– Эва. – Слетело с языка, остановить не успела.

– Надеюсь, ты сумеешь мне помочь, Эва. – Имя Люси произнесла красиво, по-взрослому, Эва даже поежилась внутренне: женщина не сокращала его и не тянула, будто кличку какой-то глупой девчонки.

– Не могу. Это против правил. – Фраза вырвалась таким высоким тоном, что барменша решила вмешаться и кликнула: «Все в порядке, милочка?» Эва коротко кивнула, не желая устраивать сцену. И следовало признать, что не было у нее полной уверенности, страх ли потянул ее за нерв или возбуждение. Другие женщины будили в Эве интерес, да, но не настолько, чтобы рискнуть что-то сделать из-за этого. Но вот эта… Не подмешали ль ей в питье чего покрепче, подумала она, но тут же вспомнила, как следила за приготовлением напитка, да к тому же еще и глотка не сделала. Голова, однако, шла кругом, дурманилась от близости этой женщины, от ее запаха, в котором мешались лаванда и пот.

– Я ищу письмо…

– Я знаю. – Лежащий в кармане пакет вдруг стал ощутимо тяжелее, нежели должен бы. Только Эва не собиралась отдавать его: возобладало то же чувство, что было, когда она отказалась бросить работу и когда отказывалась от приглашений м-ра Бурстока выпить с ним. То было чистое упрямство, она понимала, вздорная неуступчивость, но она держалась ее.

– И, как я заявила тому мужику, слепленному из семи сортов дерьма, оно моё.

– Вы сказали, что оно вашего брата. Джонатан Оукс из Бранскомба в Девоне. Я вас слышала.

Люси улыбнулась, словно кошка, увидевшая мышь на раздолье, чересчур далеко от норы:

– Ай, но я не говорила, где он живет.

– Должно быть, сказали. – Голос Эвы задрожал.

– Стало быть, ты его видела. Знаешь, какое в нем у меня имя. Чего я только не делала, чтобы получить его обратно! И ни за что не перестану делать. Оно мое. – Люси соскользнула со стула, уперлась ладонью в руку Эвы, наклонилась к ней. – Неси его мне. А не то пожалеешь.

– Могу и в полицию его отнести. – Голос Эвы опять взлетел вверх, в нем слышался панический страх, и зубы Люси оскалились.

Барменша двинулась в их сторону. Лица их сошлись так близко, что дыхание мешалось, Эва увидела (или сочла, что видела) вспышку в глазах другой женщины, а в ней и сомнение, и надежду, и удивление, и желание… Затем глаза укрылись за веками так быстро, что у Эвы не осталось уверенности в виденном. Люси прошлась тонкими, мягкими пальцами по щеке Эвы, ткнула ее под подбородок.

– Ты ж не сделаешь этого, а, цыпка?

Когда она перестала дрожать, когда у нее под пояском плескались четыре порции джина с тоником, когда она выскользнула из двери (аккурат в паб вломился м-р Бурсток), она приковыляла на станцию и умудрилась попасть на нужный путь, она одолела лестницу, ведшую к