Прозвучало донельзя обидно, и Кэри насупилась, готовая разреветься. А Сверр погладил ее по голове и, утешая, произнес:

– Но я все равно тебя люблю. Ты же моя сестра.

Он обнял ее, а она прижалась к нему, теплому и тогда еще надежному, единственному, кто снисходил до разговора с ней. И крошки просыпались на землю, к вящей голубиной радости.

А спустя два года Сверр ушел в Каменный лог, и там случилось что-то такое, что изменило его…

– Почему ты выжила? – шелестел голос леди Эдганг, и ледяные пальцы ее сдавили шею. – Мой мальчик погиб, а ты выжила?

Нельзя ей отвечать. И в глаза смотреть не стоит. Однажды Кэри забылась, и леди Эдганг напомнила ей о том, кто она есть, пощечиной. Разбитые губы потом долго болели.

– И теперь ты выйдешь замуж за его убийцу. – Вцепившись в белые пряди, леди Эдганг дернула.

Кэри стиснула зубы, сдерживая стон. А пальцы вдруг разжались, и леди Эдганг отпрянула. Она покосилась на дверь, подошла к ней на цыпочках и, нажав на ручку, приоткрыла.

Кого она ожидала увидеть за дверью?

– Ты, – леди Эдганг подскочила к Кэри и, схватив за волосы, вновь дернула, – пойдешь к нему. И соблазнишь его.

Глаза ее пылали.

– Я не умею.

Ослушаться? Пожаловаться? Но кому?

– Умеешь. – Глаза леди Эдганг были совершенно безумны. – Твоя мать была шлюхой. И ты шлюха. У тебя это в крови. Ты соблазнишь его…

Она шипела, выкручивая руку. И Кэри вновь пыталась не закричать от боли.

– …а потом убьешь. Он убил нашего мальчика, а ты… – Она вдруг захихикала. – Это будет справедливо. Кровь за кровь. Смерть за смерть.

– Я не…

Пощечина была хлесткой и горячей.

– Заткнись.

Холодные пальцы погладили щеку, унимая боль от удара.

– Ради нашего мальчика, Кэри. Ты ведь его любила, я знаю. А он любил тебя… ради него… вырви у этого ублюдка сердце…

В покоях Одена из рода Красного Золота пахло осенью.

Но не ранней, медово-пряной, позолоченной, а переломной, сырой, с дождями и слякотью, с извечной тоской и непролитыми слезами. Они подбираются к глазам, оседают на иглах ресниц, но не решаются сорваться.

Нельзя плакать.

И Кэри кусала губы, запирая слезы внутри.

Холодно.

И темно. Невыносимо стыдно от осознания того, что ей предстоит делать. От собственной беспомощности и неумения отказаться. И щека пылает, храня прикосновение ладони леди Эдганг.

Бежать?

Куда?

И в таком виде… Кэри опасалась смотреть на себя в зеркало, но все же, не способная справиться с искушением, поворачивалась к нему.

Вот она. Белые волосы. Желтые глаза. Бледная кожа и белое же кружево инеистым узором… зима скоро. Какая несвоевременная мысль. Зимой холодно, несмотря на то что в доме топят, пусть и слабо. Тепло живет в каминах первого этажа, в трубах второго, а до комнаты Кэри, на третьем, добирается редко. И поутру стекло и подоконник изнутри покрываются тонкой слюдяной корой. Она тает при прикосновении, а холод щиплет пальцы.

По полу сквозит, и дыхание зимы ласкает ступни Кэри.

Зимой сумрачно. В ее окна редко заглядывает солнце, и Кэри просыпает рассветы, она впадает в некое странное состояние покоя, когда постоянно хочется спать. И поутру ей сложно открыть глаза. Она сворачивается клубочком под пуховым одеялом, толстым и надежным. Кэри лежит, слушая, как часы в углу отсчитывают минуты ее жизни, и гадает, сколько уже прошло.

Утро тянется и тянется.

В четверть восьмого лестница скрипит.

И дверь открывается.

– Леди, пора вставать… – Голос горничной по-зимнему холоден, и Кэри не хочется видеть эту женщину с седыми волосами и замороженным лицом, которого никогда не касается улыбка…

…больше не увидит.

Нынешняя зима будет другой.