преимущество – по тактическим воззрениям того времени, для ПМК единственным подходящим снарядом считался бронебойный, без разрывного заряда. Так что многочисленные попадания с «Асамы» пока оставляли красивые, но достаточно безобидные пробоины в бортах «Корейца». Затопления через них удавалось не допускать с помощью заранее заготовленных из снятого рангоутного дерева пробок. Зато с канлодки в ответ прилетали нормальные 107- миллиметровые снаряды, которые даже при неточном попадании стабильно корежили орудия осколками и глушили прислугу разрывами, отбивая у японцев желание, а главное – возможность пострелять.

Но вечно это продолжаться не могло, рано или поздно трехдюймовый снаряд по теории вероятности просто обязан был залететь в машинное отделение канонерки. Здесь уже работала не баллистика, а статистика. Для того ведь и создавались эти длинноствольные скорострельные орудия! При попадании в миноносец снаряд должен был пройти сквозь метр угля и пробить паровой котел или повредить машину. А по степени защиты силовой установки «Кореец» принципиально от миноносцев, увы, ничем не отличался. И, наконец, какому-то отчаянному японскому комендору на «Асаме», упорно не желающему признавать факт неизбежного утопления своего крейсера, подфартило. Выпущенный им трехдюймовый снаряд пробил борт «Корейца» и навылет прошил один из котлов.

Носовая кочегарка наполнилась паром, скорость должна была в ближайшем будущем упасть минимум вдвое. По орудию, так некстати проявившему снайперские качества, отстрелялись из двух револьверных пушек Гочкиса, но даже если узкоглазого продолжателя традиций Робина Гуда и достали, он мог представляться богине Аматерасу с чувством выполненного долга.

У Беляева оставался последний шанс поквитаться с «Чиодой». Глядя на клубы пара, поднимавшиеся из светового люка машинного отделения, он прекрасно это понимал. Сокращенная смена кочегаров не сможет долго поддерживать достаточно паров для хорошего хода, а с учетом того, что половину из них неизбежно обварило…

Превозмогая боль в правом плече (из которого потом на «Паскале» извлекут пять мелких осколков), он решительно повернул штурвал влево и толкнул рукоятку машинного телеграфа на «Самый полный вперед». Понимая, что сейчас каждый кабельтов на счету, Беляев намеревался в этот раз пройти практически впритирку к «Асаме».

– Комендоры! Братцы! Это наш последний шанс показать японцам, на что способен наш старик «Кореец». Мы теряем пары, угольная яма левого борта и форпик берут воду. Но пока мы еще можем стрелять и попадать, мы должны сражаться! Не промахнитесь. Не посрамите! Не надо стараться выстрелить раньше «Чиоды», надо выстрелить точнее!

Против ожидания командира левая погонная восьмидюймовка разрядилась в корму отходящего японца сразу после того, как тот оказался в ее секторе действия.

«Вот, зараза, – подумалось Беляеву, – ну как можно было еще доходчивей объяснить, что надо попасть обязательно, а? Видать, сдали нервы у наводчика».

Однако комендор-сверхсрочник, кондуктор Платон Диких, не первый год наводивший левое носовое орудие и уже поучаствовавший в боевых действиях в 1900 году под Таку, прекрасно знал, что делает. В момент поворота силуэт «Чиоды» идеально лег в прицел, ну грех было упускать такую возможность! Это был один их тех редких случаев, когда сознательное нарушение прямого приказа командира шло на пользу делу, что и подтвердил через две секунды взрыв на корме вражеского крейсера.

Увы, за секунду до попадания японцы успели ответить залпом кормовой и трех бортовых 120-миллиметровок правого борта. Три попадания, пробоина в носу над самой ватерлинией, снесена дымовая труба, и самое главное – прямым попаданием выведена из строя та самая, так удачно выстрелившая напоследок левая восьмидюймовка. Из ее расчета выжила половина, невредимым не остался никто. Среди переживших бой был и получивший впоследствии за удачный выстрел Знак отличия Военного ордена третьей степени Платон Диких.

Лево на борт, пауза, последний выстрел из погонной пушки, и… Пожалуйте, к расчету! Садящийся носом, теряющий пар «Кореец» больше не боец. Не важно, что первым восьмидюймовым снарядом, попавшим в ничем не прикрытую корму «Чиоды», поврежден привод руля, и крейсер врага неудержимо покатился в сторону берега, не важно, что вторым снарядом никуда не попали совсем, все это уже не важно… «Корейцу» осталось только красиво умереть. Беляев крутанул штурвал, и канонерка накренилась в повороте, закладывая плавную дугу, конец которой упирался в середину многострадального, уже пробитого двумя минными взрывами, борта «Асамы».

– Все на корму! Иду таранить! В машине! Иван Леонович, дай напоследок самый полный, не жалей пара, и поднимайтесь все оттуда. Сейчас тряхнет так, что котлы с фундаментов полетят. Свистать всех наверх! Пояса подвязать. Заделку пробоин прекратить. Приготовиться к удару, держитесь, черти, за что можете, да смотрите мне – винтовки полной обоймой зарядить! А то япошки постреляют нас под бортом. После удара – шлюпки на воду, что уцелели. Первыми – раненых и к ним стрелков, чтоб нас прикрыть. И гребите к берегу, косоглазым скоро не до нас будет. Надеюсь…

Бутлеров! Александр Михайлович, дорогой, белую ракету Берлингу! И Всеволод Федорович пусть знает – мы свое отыграли. Как только команда сядет в шлюпки, зажигайте огнепроводный шнур. Не забыли, где конец, я надеюсь? И прыгайте после в катер, он должен подойти прямо к борту. Ну, всем удачи! С Богом!

До своих паспортных тринадцати узлов изувеченному, теряющему пар и садящемуся носом «Корейцу» было уже не разогнаться, да и дистанция для этого была явно маловата. Дай бог, чтоб набрали узлов восемь. Но почти полторы тысячи тонн, с восьмиузловой скоростью врезающиеся в борт, пусть даже