– Что он слишком много болтает и не уважает старших, – сказал Абдалла на том же языке. – Отец говорил, что надо слушать старших, а тем более тех, кто может чему-то научить. Хорошо владеть оружием – фард айн[107] для каждого мусульманина. А тот, кто учит обращению с оружием, – желанный гость в любом доме, любой умме. Так что Салем просто мал и глуп, чтобы это понимать. Простите его ради Аллаха.

– Я прошу прощения, Валид-муаллим[108], – сказал явно смущенный Салем.

– Ты говоришь как взрослый, – сказал я Абдалле.

– Я и есть взрослый, – гордо сказал Абдалла, – отец не взял меня на джихад только потому, что дедушка сказал не брать меня. Но в следующий раз я все равно пойду с отцом даже против воли деда. Я уже взрослый, и никто не вправе запрещать мне делать джихад.

Вот такие вот у меня… курсанты.

– Ты прав. Тогда смотрите дальше. Вы поняли, что надо сделать каждый раз, когда берете в руки оружие?

Пацаны закивали.

– Тогда идем дальше. Правило второе – никогда не клади палец на спуск, вот сюда, пока не решил стрелять. Если не решил, твой палец должен находиться вот здесь. Не на спуске, а вот здесь. Это обязательно…

Примерно до обеда мы занимались, потому что делать было нечего, да и увлекло меня это, признаюсь. Приятно выступать перед кем-то в роли учителя, пусть даже перед пацанами, у которых в голове один джихад. За пару часов многое не покажешь, но я, разрядив три автомата, показал правила безопасности, основные стойки при стрельбе, а также правила прикрытия, отступления и наступления. Для учебы мы использовали эту же улицу, мимо проходили люди, но никого не смущали ни автоматы, ни то, чем мы занимались.

Штурм помещений не показал, время не позволило. Но и то, что показал, лишним не будет, тем более что пацаны явно хотят учиться. Глаза горят.

Хотят учиться, чтобы встать на джихад.

Правильно ли я делаю, что учу их? Не знаю. Может, и неправильно. Может, еще и придется мне столкнуться с ними при других обстоятельствах. Вот только почему-то все время всплывал горький упрек спасшего меня старика о справедливости. И отмахнуться не получалось, он ведь меня спас. Поступил по справедливости, как сам ее видел. Мог бы и не спасать.

Справедливость? А что такое справедливость? Мы не знаем. Хуже того – мы не хотим знать. В Москве это тема запретная. Все завидуют друг другу, но жаждой справедливости это назвать нельзя. Вспомнилась одна прочитанная книжка – раб мечтает не о свободе, раб мечтает о том, чтобы у него самого были рабы.

Так и мы.

Многое мы просто замалчиваем. Не хотим об этом говорить. Каждый из нас рад тому, что урвал, угрыз и утащил в свою нору. Каждый из нас боится… думаете, я других обвиняю? А сам белый и пушистый? Да нет. Я и сам покупаю недвижимость в Берлине – для чего? А из-за страха. Из-за страха лишиться всего.

В чем справедливость? В том, чтобы все получали одинаково? Бред, это признают все, и начальники, и даже подчиненные. А тогда в чем?

А хрен его знает. Мы раньше, говорят, к ней шли да заблудились по дороге. А теперь и идти не пытаемся…

Пообедали. Вышли. Перед этим посмотрели Интернет – лежит в лежку. Делать было нечего, начали делать то же самое: я – учить, пацаны – учиться. Заодно они меж делом тоже учили меня, говорили, как надо себя вести. Потом, ближе к концу дня, я увидел вдалеке пыль и насторожился. Это – на дороге.

– На дороге кто-то есть.

Салим бросил винтовку в багажник, вскочил на крышу пикапа.

– Али! Али!

…

Я подобрал автоматы и убрал их. Потом проверил свой. Патрон был в патроннике. Позиция три…

Конвой остановился примерно там, где остановили меня, я посмотрел через оптический прицел, и с ходу стало понятно, что что-то неладное.

На машинах были следы от пуль, я это видел даже отсюда. У одной вырван весь борт с мясом, еще одну тащили на буксире. Стекла в хлам, только у одной машины еще держатся.

Похоже, попали в переделку. Из дома, где я нашел временный приют, выбежали две женщины в черном, они были похожи на ворон. Они метнулись вниз, и они были не единственными – женщины бежали и с тех домов, что были выше. Бежали молча, и зрелище было жутковатым и угнетающим одновременно.

Мы оплакиваем своих убитых, но кто знает, каково им? А ведь они несут потери в десятки, в сотни раз больше, чем мы. В этом и есть корень той дикой ненависти, которая толкает их на джихад? Наверное, да.

Но что же нам делать? И что делать конкретно мне?

Бежать было некуда. И незачем. Я так и остался. Сидел на борту машины – бежать некуда – с винтовкой. Если что, то не поможет даже пулемет.