– Присмотрись внимательнее. И не думай, что столь мягкое подавление, я бы даже сказала – пресечение мятежа, исключительно твоя заслуга.

– Да я и не думаю…

– Вот и хорошо. Значит, то, что здесь – полностью твоя прерогатива. И людей, и сил, и возможности влиять на Президента и общественное мнение у тебя достаточно. А там – это уже мы будем разбираться. Постараемся, чтобы «пациент» не только выжил, но и существенно окреп…

…А началось с чего? Нынешним утром Сильвия появилась в кабинете квартиры, где Фёст, достаточно уже замотанный, одновременно говорил по телефону с присланным в эту Москву «для согласований» представителем императорской Ставки и пытался что-то жестами объяснить ждущим его указаний Яланской и Людмиле.

Вошла, одним взглядом оценила ситуацию, указала пальцем девицам на кресла, извлекла из портсигара сигарету, предложила угощаться и им. При этом, посмотрев на Ляхова, сделала страдальческое лицо и возвела глаза к потолку, изображая нравственные мучения какой-нибудь мифологической Ниобы.

Дождалась, когда Фёст закончит разбираться с коллегой-полковником и переадресует его к телефонному номеру, по которому тот сможет решать вопросы с «начальником штаба», то есть майором Яланской. Сильвия «верхним чутьём» уловила, сколь велика сейчас неприязнь «невесты» к красивой женщине, мало ли что сослуживице, последнее время почти круглосуточно общающейся с Ляховым, пусть и по делам государственным.

– Так, – веско сказала аггрианка, вставая. – Пора заканчивать. Иначе процесс вступит в необратимую фазу. Мы всё это давно уже проходили и прошли…

– Что проходили? – не понял Фёст.

– Это самое. Стадию административного восторга. Когда человек, дорвавшись до власти, воображает, что ни один вопрос не может быть решён без его участия. Тогда он очень быстро задалбывает подчинённых, загоняет самого себя в тупик, а порученное дело глухо вязнет в «болоте» или вообще разваливается. «Трение»[74] возрастает до бесконечности… Я вот не знаю, чем ты сейчас занимался, но отчётливо понимаю, что ерундой, которую легко способен разрешить правильно подобранный и компетентный майор или даже капитан.

– Но как же?! – попытался удивлённо возмутиться Фёст.

– Да никак, – с милой улыбкой ответила аггрианка. – Просто ты сейчас вылез не на свой уровень. Первый раз в жизни, как я понимаю. До этого предел твоей компетенции определяли другие, а сейчас уздечка соскочила, извини за сравнение. Как там у вас в своё время очень популярная книга называлась? «Я отвечаю за всё»?[75] Так это неверно. Поэтому вешай на дверь табличку «Закрыто на переучёт» и пошли со мной. А на хозяйстве пока пусть останутся Люда с Галей. Кого считают нужным, пусть переадресовывают по команде, у вас там, я слышала, в новой Ставке скоро генералов негде размещать будет. Остальным говорят – «Зайдите завтра». И всё сразу наладится… Самим ничего решать не нужно, и вообще, чем меньше посторонних будут иметь к вам доступ, тем лучше для дела.

Перейдя с Фёстом на свою половину квартиры, она доверительно пожаловалась Вадиму, что больше совершенно не может здесь бывать.

– Представь, как в семнадцатом году «Мраморный дворец» Кшесинской превратили в «штаб Октября». Ужас, не нахожу другого слова. Если бы я знала, как здесь на самом деле будет всё устроено, оставила бы один коридор «оттуда сюда и обратно», а прочее отгородила глухой стеной. Увы, это не в моих силах. Поэтому…

Не продолжая, она блок-универсалом открыла проход в кремлёвский кабинет Секонда, где тот тоже трудился, «весь в мыле», и поманила его пальчиком с удивительно коротким для её статуса ногтем.

– Скажи адъютанту – «Барин больше не принимает», и – со мной.

Ещё две-три минуты – и они очутились в Замке, именно в том кабинете, что Сильвия лично для себя заказала и оформила. Он примыкал к той секции, где она недавно принимала Императора Олега, но отделялся от неё широким коридором с навощенным паркетным полом, в котором отражались висящие на шестиметровой высоте хрустальные люстры.

Кабинет был не слишком велик, женский всё-таки, но помещалось в нём достаточно много антикварной мебели, картин, статуй, статуэток, кадок с древовидными и кашпо с вьющимися растениями. Три окна выходили на серый волнующийся океан и пронзительно пустынный мелкогалечный пляж с несколькими остроконечными гранитными скалами разных оттенков красного, розового и тёмно-серого, наводившими на мысль, что они тут поставлены специально, после тщательных дизайнерских поисков идеала.

Там уже ждал Берестин, снова в военной форме, которую надевал обычно или по обстоятельствам, или просто чтобы отдохнуть от штатской одежды, как другие военные с той же целью, наоборот, переодеваются из формы в гражданское. И часто выглядят при этом весьма комично, как Николай Второй на нескольких любительских фотографиях.

– Вот здесь мне теперь нравится гораздо больше, – сказала Сильвия, присаживаясь к письменному столу, уставленному всякими драгоценными безделушками, статуэтками и фотографиями в причудливо-ажурных рамках. Непохоже, чтобы за этим столом вершились государственные дела. Кожаный бювар с листами глянцевой бледно-сиреневой бумаги, украшенной монограммой, и многофигурный письменный прибор с настоящими чернильницами и перьевыми ручками более подходили для написания писем и записок интимного содержания, нежели для указов и рескриптов.

Подумав об этом, Фёст с трудом сдержал на языке ядовитое замечание насчёт тайных комплексов и пристрастий некоторых дам. Не стоит – себе дороже

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату