l:href="#n52">[52], нежели знания теоретические, заложенные в них изначально. Поэтому робот, прослуживший «капитаном» или «штурманом» определённый срок, справлялся со своими обязанностями заметно лучше, чем только что перенастроенный, скажем, из нейрохирурга или шеф-повара. Именно по этой причине у Воронцова существовало разделение его команды на «штат», то есть постоянных специалистов, и «переменный состав», перезагружаемый по мере необходимости.
Вот и сейчас, мельком заглянув на ходовой мостик, выслушав доклад вахтенного начальника и посмотрев на экран, показывающий данный участок океана и положение «Валгаллы» со всеми необходимыми параметрами текущего состояния парохода, он поднялся к себе. Здесь, кроме спального отсека и небольшого салона, у него был свой персональный «прогулочный дворик», как раз по размеру крыши надстройки. Было тихо, если не считать лёгкого посвиста ветра в такелаже фок-мачты и размещённых на ней антеннах да шелеста разрезаемой форштевнем трёхбалльной встречной волны.
«Здесь всё кругом привычное, морское…» – пришла на память строчка одного стихотворения и сразу за ней – другого: «Поёт пассат, как флейта в такелаже, гудит, как контрабас, в надутых парусах. И облаков янтарные плюмажи мелькают по луне и тают в небесах…»[53]
Он сел в удобное ротанговое кресло у переднего обвеса мостика, так, чтобы не видеть ничего, кроме звёздного неба над головой и форштевня, взрезающего фосфоресцирующие волны с редкими, смутно белеющими в ночи пенными гребешками.
Достал из кармана заранее набитую трубку, тщательно раскурил.
Все знали, что решения он умел принимать мгновенно и реагировал на фразу собеседника (если это требовалось) раньше, чем тот успевал договорить её до конца. Но мало кому приходило в голову, что всё это было результатом постоянной работы мысли, непрерывно создаваемых воображением «вводных» и поиска наиболее адекватных, а по возможности и максимально изящных решений. Можно сказать, что
Вот и сейчас, вроде бы блаженно расслабившись и наслаждаясь покоем и немыслимой красотой вокруг, Дмитрий перебирал в уме и свои собственные планы и замыслы, и включал в партию новые сюжеты, возникавшие по ходу дела, по смыслу и содержанию разговоров, которые пришлось вести в течение дня с самыми разными людьми, высадившимися на пароход и сразу превратившими его в самое оживлённое место на тысячу миль в радиусе.
…Чем-то внезапно наступившее в двух параллелях время напоминало ему дни перед смертью Сталина и сразу после неё. Воронцову тогда было уже пять лет – вполне солидный для восприятия исторических моментов возраст, по крайней мере саму атмосферу, слова и поведение окружавших его людей, родителей прежде всего, он запомнил в точности. Потом, понятное дело, пришлось и читать, и слышать воспоминания и комментарии множества заслуживающих доверия очевидцев. Константин Симонов, например, и Эренбург очень подробно описали те мартовские дни и царившие в стране настроения страха, тревоги, ожидания неизвестно каких перемен.
Понятно, что сейчас его больше интересовали события, происходящие в их родной Главной исторической последовательности. В «Конце вечности» Азимов описывал подобную ситуацию, назвав её «одержимость временем» и отнеся к разряду достаточно тяжёлых профессиональных заболеваний психики.
Суть одержимости заключалась в том, что сотрудники пресловутой «Вечности», работающие во временном интервале в семь миллионов лет, постоянно стремились отождествить себя с каким-нибудь конкретным Столетием, найти себе место во времени, обрести, так сказать, хоть суррогатную «родину», потому что им категорически закрыт был доступ в четыре ближайших к дате рождения века. Воронцов вообще очень часто перечитывал эту запавшую ему в память с юности книгу. Впервые взяв в шестьдесят шестом году в руки тонкий серенький томик «Библиотеки современной фантастики», он никак не мог подумать, что эта книга через много лет станет для него чем-то вроде инструкции, несмотря на разительное несовпадение описанного там с действительным положением дел. Но в смысле психологии книга была столь же современна и могла служить руководством к действию, как и «Таинственный остров», к примеру.
Воронцов с товарищами тоже испытывали странное отношение к своей собственной реальности и по возможности избегали там появляться, даже когда вдруг появилась такая возможность. Имелось достаточно других мест и времён, где было чем заняться, тоже, впрочем, далеко не всегда по собственному желанию. Как любил говорить Сенека: «Volentem ducunt fata, nolentem trahunt»[54].
Но сейчас всё сложилось так (и не самодеятельность Фёста была тут причиной), что не вмешаться было просто нельзя. Их Россия подошла в самой реальной (?) из известных реальностей к критической черте, отчётливо обозначилась «та последняя пядь, что уж если оставить, то шагнувшую вспять ногу некуда ставить»[55]. Тем более, по всему выходило так, что нынешний «вариант» образовался именно потому, что они в восемьдесят четвёртом ушли из своего времени, да и агграм с форзейлями сломали привычную, всех устраивающую схему взаимоотношений. Вот и получилось то, что получилось.
Было время, Воронцов задумывался, а что на самом деле имели и те и другие «на выходе», в качестве «прибавочного продукта» своей деятельности на Земле и вокруг. Думал-думал и решил, что это своего рода общественный инстинкт – зеркально повторять действия того, кого считаешь историческим врагом. Человеческая история тоже знала подобные примеры. Из самых свежих – «линкорная гонка» Англии и Германии или ракетная СССР и США.
