вам не более чем мелкой неприятностью, не заслуживающей внимания.

Как именно он будет мстить, тоже как Дантес, но из второго тома или иным образом, Волович ещё не решил, но то, что месть будет ужасна и неотвратима, он осознал мгновенно. Мало кто подозревал об этом, но с юных лет Михаил умел ненавидеть и уязвлять противника талантливо и изощрённо. Можно сказать – со вкусом. И не важно, кто имел несчастье навлечь на себя это чувство – демонстративно отказавшая ему на выпускном вечере одноклассница или целое, имевшее неосторожность в чём-то разочаровать и унизить Воловича государство.

– Только ты, Людок, пожалуйста, не демонстрируй ему свою неприязнь столь наглядно. Полюбезнее будь. Нам с этим кадром ещё работать и работать. Тем более возбуждаешь ты его. Пусть он лучше онанирует на твою фотографию, украдкой телефоном сделанную, глядя, чем злобу копит…

– Фу, какие гадости ты говоришь. – По тону Людмилы Волович представил, какое у ней стало выражение лица. – Это ж только вообразить – стошнит…

Продолжая свой внутренний монолог, по накалу страсти не уступающий годуновскому, про «мальчиков кровавых», Михаил бесшумно вернулся к порогу своей комнаты и уже оттуда начал оглашать квартиру шутливыми стенаниями, призывая кого-нибудь из хозяек квартиры откликнуться.

Здесь последние дни постоянно находились Людмила Вяземская, в качестве выздоравливающей, Герта, совмещающая должности охранницы и сожительницы Мятлева, и исполняющая роль вроде как коменданта этого погранпункта между двумя мирами Галина Яланская.

Кто-нибудь непременно отзовётся на его призывы, вполне вписывающиеся в роль, которую он для себя придумал при общении с девушками «вне службы».

И хотелось ему, чтобы это была не Людмила. Он с самого начала их знакомства спокойно общаться с Вяземской не мог, хотя и не показывал вида. Прав, чёрт возьми, этот хам Ляхов. Слишком сильно она на него воздействовала и внешностью, и гормональным фоном, да и психологически тоже. Испытывая одновременно сексуальное влечение и неконкретный, но отчётливый дискомфорт, Михаил предпочитал (особенно наедине) говорить с ней покороче и по делу, стараясь с независимым видом скользить взглядом мимо её глаз, да и всей фигуры в целом. Но по ночам нередко представлял «валькирию» (придумают же названьице) в самых соблазнительных для себя и унизительных для неё позах и положениях.

Однако именно Людмила немедленно появилась, будто и не общалась только что со своим дружком за тремя поворотами коридора, а за нею почти сразу и Герта, одетая по-походному, явно в город собралась, неизвестно только, в какой именно.

– Что случилось? – спросили обе почти в унисон и на самом деле выглядели как минимум встревоженными. Не знал бы Волович об их истинном отношении к нему – непременно бы в очередной раз купился.

– У тебя что, кровотечение открылось? – предположила Герта, изгибаясь, чтобы заглянуть за спину журналиста, на его задний фасад.

– При чём тут кровотечение? Я просто погромче позвал, стены у вас тут толстые и двери…

– А, ну и слава богу, – с видимым облегчением вздохнула Герта, а Людмила пренебрежительно скривила губы. Мол, понаехали тут, да ещё и выпендриваются.

– Тогда что, проголодался? – спросила она.

– Ну что вы всё о низменном? – шутливо, с широкой улыбкой удивился Волович. – Тут, барышни, такое дело… Мне в город надо, с руководством право на свободу передвижения согласовано, – сам не понимая почему, будто оправдываясь, пояснил Волович, – а одеться как бы и не во что. Ну, в смысле, для нового содержания как бы и новая форма требуется, чтобы, значит, вполне соответствовать…

Михаил представил, как воспринимаются его слова со стороны, и ужасно сам себе не понравился. Беззубое вяканье какое-то, словно пацан, схваченный за ухо во время написания матерного слова на заборе, пытается объяснить, зачем он это делал. Всё-таки не получилось сразу взять себя в руки как следует. Надо срочно менять тональность, а то заподозрят что-то.

– Ну так а мы при чём? – спросила Вяземская весьма прохладным тоном. Ничего не могла поделать, несмотря на предупреждение Вадима. Да ещё и его последние слова. Девушку передёрнуло… Людмила знала о впечатлении, которое производит на Воловича, и при этом сильно его недолюбливала по целому ряду причин. Главная, ещё давнишняя, идущая со дня первого знакомства, когда неким подобием свойственного всем валькириям телепатического чувства она уловила адресованный ей эротический посыл, причём носивший самую что ни на есть грубую и примитивную форму.

Скорее всего, Михаил и сам тогда ничего как следует не понял, а она ощутила, почти что увидела возникшую в мозгу репортёра картинку. На её вкус то, что хотел бы немедленно совершить с ней Волович, было омерзительно. Вида она тогда, конечно, не подала, в конце концов, человек, тем более мужчина, не может отвечать за неконтролируемые эмоции, вызываемые красивой женщиной. Когда на неё с понятным выражением смотрели другие, хотя бы офицеры из других рот, она ничего не имела против. Но представить себя в объятиях Воловича! Это уже не к одиннадцати туз, это гораздо хуже.

– Мне что, в ЦУМ сбегать, прикид вам подобрать?

– Нет, ну зачем вы так, более чем превратно толкуете мои слова? Я совсем другое имел в виду. Кто-то мне сказал, что у вас в квартире можно найти очень богатый выбор костюмов. Для оперативных целей… Может быть, и для меня…

Девушки быстро переглянулись. Словно спрашивая друг у друга, кто мог такое сказать. Потом Людмила весьма критично осмотрела его фигуру сверху