Потом был долгий показательный суд и пыльная дорога в коррекционную тюрьму «Тиктоника». Процедура нейронной интеграции была болезненной, но Семъяза привык к боли, к тому же он знал, что не запомнит эту боль – его бросят в разработанную для исправления реальность, стерев из памяти арест, суд, тюрьму.

По дороге сюда один из силовиков отрезал ему палец на левой руке. Семъяза не знал, зачем он это сделал, – якудза не спросил, силовик не ответил. Он завернул отрезанный палец убийцы в платок и убрал в карман.

Начальник «Тиктоники» встретил Семъязу лично, снова неверно истолковав его положение в иерархии клана Тэкия.

– Мы исправим тебя, – пообещал якудзе начальник международной тюрьмы.

Охрана была не на высшем уровне, и Семъяза отметил как минимум три возможности добраться до начальника тюрьмы и забрать его жизнь. Вот только никто не говорил ему, что нужно лишить этого человека жизни.

Семъязу накачали нейронными релаксантами и отправили в сектор коррекции. Последним ярким воспоминанием стал наношприц, проткнувший затылок. Дальше наступила темнота. Машины откорректировали личность, отправив в замкнутый отрезок, где Семъяза должен был проживать момент своего последнего убийства снова и снова, пока не исправится или пока его общий коэффициент исправления не упадёт ниже допустимых отметок. Тогда машины поставят крест на его исправлении и сотрут личность.

Семъяза не знал, сколько циклов он провёл в петле несуществующей жизни. Время в этом состоянии было лишь условностью, но всё закончилось тем, что машины посчитали его исправленным. Семъяза помнил своё последнее убийство, вернее, своё исправление, когда он отказался от убийства, но вот только почему? Нет, конечно, Семъяза помнил всю ту череду событий, которых никогда не было в жизни, но… В прошлом он встречал и больше трудностей, но это его не останавливало. Сейчас же…

Возможно, ему просто что-то внушили – так решил Семъяза, когда проходил курс реабилитации после процедуры. Подсознательно он хотел вернуться в свой клан. Тем более что о предательстве он не помнил… Но потом Семъяза получил послание от Шайори.

Девушка узнала о том, что его исправление признано завершённым, и связалась, предложив встретиться, сбежать от всех. Вначале Семъяза не мог взять в толк, почему должен бежать, но потом Шайори рассказала ему о предательстве. Семъяза не смог вспомнить этого, но Шайори он верил. Он понял, что родной клан предал его, и это опустошило его сердце. Он был один. Якудза без семьи… Или же нет? Или же это был просто новый этап в жизни? Теперь его семьёй могла стать Шайори.

Место их встречи держалось в тайне. Это была секретная информация в послании, скрытая между ненужными подробностями. Разгадка была в голове Семъязы. Чтобы найти её, ему нужно было вспомнить всё, что было у него с Шайори общего. Не только вспомнить, но ещё надеяться, что система не удалила из его воспоминаний ничего важного. Иначе он никогда не найдёт свою новую семью.

В голове сохранились воспоминания о прошлой жизни. Хоть начальник «Тиктоники» – Раф Вэдимас – снова встретился с ним и поздравил с исправлением, решив, что это будет хорошим рекламным ходом для его карьеры, Семъяза не чувствовал перемен. Сердце оставалось холодным. Сердце принадлежало убийце. И этот лёд не могла растопить даже любовь. Убийца хотел отыскать Шайори не столько ради того, чтобы остаться с ней, сколько ради того, чтобы ещё раз столкнуться с членами её клана, потому что Мисору не будет сидеть сложа руки, пока его дочь бросает тень на семью, вступив в отношения с якудзой из враждебного клана. Семъяза знал, что за ним будут следить. Сообщение Шайори дойдёт до её отца, и он пришлёт убийц.

Они пойдут по следу Семъязы, скрываясь до тех пор, пока он не выведет их к Шайори. Тогда они убьют его, а сбежавшую дочь вернут строгому отцу. И на этот раз отсечёнными кистями она не отделается. Возможно, Мисору устроит показательное наказание – публично отсечёт дочери голову в назидание всему клану. Именно поэтому Семъяза и не мог отступиться. Даже если он не ответит на послание Шайори, на ней всё равно лежит клеймо предателя. И ей придётся вернуться к отцу. Так что хуже не будет.

Жалко, что верный наномеч нельзя вернуть. Он обречён пылиться в отделе улик мёртвым нанометаллоломом. Друг. Этот меч был продолжением руки владельца. Он дополнял не только кисть, превращая плоть в сталь, но и подчинялся мысли хозяина. Семъяза не помнил ареста, но люди вокруг, когда система посчитала его исправившимся, шептались, что наномеч якудзы убивал и после того, как хозяина сковали.

Первым пострадал силовик, имевший глупость забрать наномеч у Семъязы. Сталь утратила твёрдость, изогнулась, почувствовав чужака, и отсекла силовику голову. Вторым пострадавшим стал хранитель отдела улик, забывший по неосторожности проверить работу силового поля, окружавшего меч. Суд ждал, когда привезут главную улику, а хранитель, который должен был доставить наномеч, корчился в луже крови, пытаясь перетянуть отсечённую по локоть правую руку.

Последнее убийство случилось уже в зале суда. Наномеч почувствовал близость своего хозяина, попытался бороться с силовым полем, пленившим жидкую сталь, а когда понял, что терпит поражение, утратил целостность, окатив присутствующих в зале россыпью раскалённой стали, которая несла смерть так же, как пули. Таким был последний подарок старого доброго друга. Люди в зале суда кричали, обливаясь кровью, но ни один из осколков не зацепил Семъязу. Наномеч дал ему возможность спастись.

Семъяза слушал рассказы о своей попытке бегства, но не помнил этого – система стёрла из головы эти события, чтобы корректировать личность для исправления. После коррекция не проводилась, полученный коэффициент сочли приемлемым для возвращения в общество. Что ж, так было лучше – Семъяза не помнил боль, которую пережил, когда наномеч превратился в осколки.