– Ты только не заводись, Гриша, – комэск смущенно отвел глаза. Летчики сидели в своей избе, выложив на стол немудреную фронтовую закусь – у кого что нашлось в вещмешках – и купленную в поселке в складчину бутыль мутного самогона, – но комиссар сказал, что после всех твоих художеств – и на спецпроверке, и в том разведывательном вылете – комполка лично твои наградные документы и представление на очередное звание порвал. Да еще и ему шею намылил, когда он заступиться попробовал. Но ты не переживай, Багдасарян говорит, что просто надо немного подождать. Батя перебесится, успокоится, и все придет в норму. Ну не будет же майор вечно тебе ордена зажимать. У тебя сколько боевых вылетов?

– Девятнадцать, если ничего не путаю, – равнодушно ответил экспат. – А что?

– Как что? – Малахов всплеснул руками. – Считай, «боевик» ты уже заслужил[7]. Железно! А еще за сбитых фрицев. Представляешь, сразу пару орденов дадут, зуб даю!

– Да ладно, – махнул рукой сержант. – Главное – выжить, а остальное приложится.

– Не скажи, – не согласился с ним капитан. – Разве не здорово явиться домой не просто так, а с заслуженными наградами? Тут тебе и почет, и уважение!

– Домой? – саркастически усмехнулся Григорий. – А вы знаете, где мой дом?

Малахов сконфузился.

– Ох, извини, я позабыл, что ты… в смысле, что у тебя…

– Забыли! – поспешил прийти на помощь командиру Дивин. – Скажите лучше, когда вылетаем?

– Послезавтра, – облегченно улыбнулся комэск. – Сдадим технику, подпишем все необходимые бумажки, и фьюить – на транспортник и в тыл.

– Отлично, – обрадовался экспат, – значит, я завтра с утра успею на рыбалку сгонять. У хозяйки нашей снасти видел, пойду спрошу разрешения их позаимствовать.

– А ты что, разве рыбак? – спросил с удивлением Малахов. – Я за тобой раньше подобного интереса не замечал.

– Да не то чтобы ярый, – смутился Григорий, кляня себя за длинный язык, и принялся лихорадочно выкручиваться, – но пробивается иногда в памяти что-то. Вот всплывало несколько раз, будто сижу с удочками на речке или озере, не скажу точно. Поэтому решил сходить, вдруг окончательно воспоминания вернутся?

– А, тогда ясно, – понятливо кивнул капитан. – Что ж, сходи, развейся. Выпьем? – Он поднял со стола жестяную кружку.

– За Победу! – заорал порядком захмелевший Рыжков, заметивший жест комэска. – А где моя кружка?

– Иди лучше подыши свежим воздухом, – беззлобно засмеялся над ним лейтенант Петрухин. – Проветрись!

– В самом деле, Прорва, ты или закусывай лучше, или завязывай так набираться, – Малахов недовольно дернул щекой. – Мне даром не нужно, чтобы тебя завтра в непотребном виде командование обнаружило. Знай меру!

Рыжков поворчал немного, но подчинился. Встал из-за стола и вышел на улицу, покачиваясь и задевая стены. Экспат залпом жахнул противную теплую жидкость, отдающую сивухой, забросил торопливо в рот кусок вареной картофелины и отправился на хозяйскую половину договариваться насчет удочек.

Но здесь его ждала неудача. Женщина легла спать, и сержант, потоптавшись немного перед плотно закрытой дверью, негромко ругнулся и вышел на улицу перекурить. Постоял чуть-чуть на крыльце, вглядываясь в огромное звездное небо и вдыхая полной грудью свежий воздух, напоенный ароматами молодой травы и листьев, а потом присел на ступеньку рядом c Рыжковым, который благополучно привалился головой к перилам и мирно похрапывал.

Сержант достал папиросу, прикурил и расслабленно замер. Хорошо. Где-то далеко-далеко глухо гремит канонада, со стороны аэродрома доносится едва слышный гул моторов – это летают истребители-ночники. Да, а на «Илах» ночные полеты противопоказаны – выхлопы из движка так ослепляют пилота, что он не может нормально управлять самолетом.

– Гришка, ты? – хрипло вопросил Прорва, неожиданно проснувшись. – Который час?

– Да хрен его знает, – Дивину было откровенно лениво переться в дом за оставленными на кровати наручными часами. – Иди ложись нормально, чего здесь-то дрыхнешь.

– Все путем! – Рыжков попытался подняться, но ноги его совсем не держали, и он плюхнулся обратно. – Дай закурить… и огоньку! – он навалился на плечо экспата и дыхнул перегаром в лицо.

Григорий брезгливо поморщился, отвернулся и попытался отодвинуться.

– Вот ты нажрался, как свинья, – сказал он с досадой, – так будь человеком!

– Что?! – вскинулся вдруг оскорбленно Прорва. – Ты мне поговори еще! Забыл, что я теперь старший сержант, а ты просто сержант? А ну встал, как положено! Ишь, разговорился, мигом о субординации напомню.

– Да успокойся ты, товарищ страшный сержант, – засмеялся Дивин, наблюдая за крохотным алым огоньком на кончике папиросы. – Если хочешь, я тебе даже честь отдам, причем в полном соответствии со всеми требованиями устава. Но только завтра, на трезвую голову. Идет?

Рыжков посопел немного, потом вдруг размахнулся и ударил экспата. Тот смотрел в этот момент в другую сторону и не успел среагировать должным образом. Тяжелый кулак больно врезался ему в ухо с неожиданной силой так, что в голове зашумело, а перед глазами поплыли разноцветные пятна.