еще более выдержанного бренди, серебряный штопор с головой грифона (красные глаза подозрительно напоминали рубины). Бережно завернутый в кожаный кисет, на свет появился нож с костяной ручкой в виде вытянувшегося в прыжке оленя, заложившего за спину ветвистые рога. Дно мешка по самое запястье наполняли монеты – золото, серебро, медь, латунь. Под грудой монет скрывались три деревянные шкатулки, на полированных крышках которых блестели инкрустированные перламутром инициалы – Г., Х. и К.

– Грейс, Хоуп и Красавица… – догадался отец и раздал шкатулки.

Сестры принялись извлекать одно за другим золотые ожерелья, жемчуга, бриллианты и изумруды, серьги с топазами и гранатами, сапфировые браслеты и опаловые перстни. Вскоре на домотканых подолах заискрились груды самоцветов.

Моя шкатулка была до краев наполнена коричневато-зелеными неровными катышками. Я зачерпнула горсть, и они с шелестом заструились сквозь пальцы обратно в шкатулку. И тут меня осенило.

– Семена розы! – рассмеялась я радостно. – А Чудище, оказывается, с юмором! Мы бы с ним, кажется, поладили.

– И не думай, Красавица! – осадил меня отец. – Я никуда тебя не пущу.

– Как, интересно? Привяжешь? Я поеду. Более того, если ты прямо сейчас не пообещаешь взять меня с собой, когда выйдет срок, я убегу сегодня же ночью, как только все заснут. Ты ведь сам говорил, замок найти легко – достаточно всего лишь заблудиться в чащобе.

– Слышать невыносимо! – заявила Хоуп. – Должен же быть какой-то выход.

– Нет никакого выхода, – покачал головой отец.

– И ты согласен? – спросила Грейс Жервена; он кивнул. – Тогда придется и мне поверить, – медленно проговорила она. – Кто-то должен поехать. Но не обязательно ты, Красавица. Я могу.

– Нет, – возразила я. – Розу сорвали для меня. Я младшая. И самая некрасивая. Не большая потеря для хозяйства. И потом, Хоуп без тебя туго придется с малышами, а я гожусь только дрова рубить и грядки полоть. С этим любой деревенский парень справится.

Грейс посмотрела на меня долгим пристальным взглядом.

– Ты же знаешь, я кого хочешь переспорю.

– Да, вижу, настроена ты решительно. Только не понимаю почему.

Я пожала плечами:

– Мне уже восемнадцать. Самый возраст для приключений.

– Я не могу… – начал отец.

– На вашем месте я бы ей уступил, – вмешался Жервен.

– Да ты понимаешь, что говоришь? – вскричал отец, вскакивая и роняя на пол опустевшую кожаную суму. – Я видел это Чудище, это страшилище, этот кошмар – а ты нет! И ты предлагаешь мне спасать свою жалкую жизнь ценой жизни моей младшей дочери, твоей сестры?

– Это ты не понимаешь, папа, – возразила я. – Я ведь не на заклание себя отдаю, я лишь хочу выручить тебя. А страшилищу, по крайней мере, не чуждо благородство, так что я не боюсь. – (Отец изменился в лице, словно увидел отражение Чудища в моих глазах.) – Не может быть злым тот, кто так любит розы.

– Но чудище есть чудище. Зверь лесной, – безнадежно увещевал отец.

– Разве зверя нельзя укротить? – спросила я, видя, что он сдается, и желая утешить.

Отец посмотрел так же, как несколько минут назад смотрела Грейс.

– Ты же знаешь, я кого хочешь переспорю, – повторила я, баюкая на коленях деревянную шкатулку.

– Да, дочка, знаю. И жалею об этом, как никогда, – с тяжким вздохом ответил он. – Ты просишь невозможного – но и невозможное случается. Будь по- твоему. Когда выйдет срок, мы поедем вместе.

– Ты не увидишь, как зацветут твои розы… – пробормотала Хоуп.

– Я посажу их завтра же. Они тоже заколдованные, а значит, если повезет – увижу.

Ночью мне не спалось. Отец, согласившись взять меня с собой в замок, когда выйдет отпущенный срок длиной в месяц, поднялся к себе, не вымолвив больше ни слова. Я отправилась на чердак почти сразу же, опасаясь расспросов и чувствуя напряженную тревожную тишину за спиной.

Я села на кровать и стала смотреть в окно на серебристо-черный безмолвный и безмятежный лес. В его молчаливом спокойствии не было ничего мрачного или угрожающего. Он надежно скрывал свои тайны, непостижимые здравому смыслу и воображению.

Итак, мне удалось настоять на своем. Я отправлюсь в замок и потребую от Чудища принять жизнь дочери взамен отцовской. Мне вспомнилось недоумение Грейс и затравленный взгляд отца. «Откуда такая решимость?»

– Хотела бы я знать… – пробормотала я вслух. В решении своем я не сомневалась, никто, кроме меня, на эту роль не подойдет, но, даже если предположить, что мной движет чувство долга, непонятно, чем вызван столь решительный настрой.

Шкатулку со своим инициалом я прихватила с собой наверх и высыпала ее содержимое на постель. Темные шарики с тихим шорохом покатились по одеялу, поблескивая в лунном свете. Последним из шкатулки выпало что-то тяжелое, льдисто-желтое и, подскакивая, покатилось по кровати, раскидывая