гридями, а не с бабами. Сейчас русы в первый раз пытаются говорить с греками на другом языке, а по первости и более легкие вещи худо выходят.

– Коли таков порядок, то вот что! – Эльга взяла себя в руки. – Объяви царям и патриарху: я приехала сюда, желая быть наученной Христовой вере и принять святое крещение. Я желаю получить наставление от патриарха, а принять крещение от самого василевса, ибо он – владыка христианского мира.

– Сам Бог вложил тебе в душу это благочестивое желание! – Округлое лицо Артемия разгладилось, и он принудил себя улыбнуться. – Вот все и устраивается наилучшим образом. Твоей светлости стоит прежде принять крещение, а уж потом явиться к василевсу. Возможно, если василевс изволит удовлетворить твою просьбу и самолично станет твоим крестным отцом, то тебе можно будет предстать перед ним, не совершая проскинесис. А поскольку перед крещением тебе предстоит научиться всем законам христианской жизни и доказать прочность твоего намерения, это займет время до приема.

– Я уже наставлена в христианской жизни, – Эльга нашла глазами священника, Ригора-болгарина.

Она привезла его с собой из Киева именно с той целью, чтобы он засвидетельствовал перед греками ее готовность.

– Об этом тебе стоит говорить не со мной, а с патриархом. Уверен, он с радостью откликнется на твою просьбу. И когда он назначит день твоего крещения, я смогу назначить день приема. Ради блага твоей души надеюсь, что не придется ждать долее необходимого.

С этим патрикий Артемий и простился с Эльгой. И теперь она знала: сколь ни удивителен показался им этот громадный дом-гора, дальше все будет еще сложнее.

О том, чего Эльга на самом деле хочет от василевса, знали она сама и трое мужчин: Святослав, Мистина и Асмунд. Даже Уте не сказали, чтобы не проговорилась как-нибудь случайно дочерям и слух не пошел гулять по Киеву. Снаряжая княгиню-мать с посольством в Царьград, Святослав и дружина хотели простой вещи: чтобы греки помогли задуманному походу на хазар. Не войском – сами найдем, а лишь участием своих союзников: печенегов и алан. От первых требовалось прежде всего не трогать русские рубежи, пока войско будет занято в другом месте, и еще помочь конницей, а от вторых – напасть на Шелковый путь в пределах каганата, что вынудило бы хазар разделить силы. Замысел был недурен и, в общем, вполне осуществим: грекам почти ничего не пришлось бы делать самим, лишь повлиять на союзников, что им вполне по силам. А русам это обеспечило бы почти верную победу. Эльге и послам предстояло добиться от греков согласия на этот замысел.

Легко сказать! Удача и самой Романии обещала большие выгоды: греки получили бы всю Таврию, свое прежнее владение, двести лет назад отнятое каганатом. От былого василевсам осталась только фема Херсонес и устье Днепра, на которое, в свою очередь, постоянно покушались русы. В то время как обладание Боспором Киммерийским[16] сулило огромные торговые выгоды. Эльга считала, что попытаться стоит: русы и греки разделили бы наследство одряхлевшего каганата, что всем пошло бы на пользу. Русь, завладев частью путей на Восток, получила бы доступ к огромным богатствам без необходимости постоянно ходить в грабительские походы. Отказалась бы от бродячей жизни: лето – война, зима – полюдье. Смогла бы обрасти жиром, пустить корни, создать державу не хуже Болгарского царства, а там и Греческого. Мужьям и братьям следующих княгинь не придется с юных лет браться за оружие, чтобы заслужить честь и раздобыть сокровищ.

Но чтобы тебя стали слушать, нужно общаться на понятном языке.

– Ясное дело, что греки хотят назад себе Таврию отхватить, – говорил Асмунд. – Но едва ли они так уж хотят, чтобы мы заняли часть Шелкового пути, а то и днепровское жерло!

Эльга понимала, что эти сомнения справедливы. И мысленно нашла решение, но поделилась им только с тремя наиболее доверенными людьми: сыном, братом и свояком.

– Василевс чужому человеку, может, и не захочет помогать, а своему – захочет, – сказала она им. – Как говорится, у него серая уточка, у нас ясный сокол.

– Это ты про кого? – удивился Святослав.

– Про Улебку, что ли? – Асмунд вопросительно посмотрел на Мистину.

– Про тебя я! – вздохнув, пояснила Эльга сыну. – Князь киевский-то кто? Не Улебка ведь!

– У меня есть жена! – напомнил Святослав.

Он женился всего пару месяцев назад и еще не мог надышаться на Прияславу, хотя изо всех сил старался этого не выдать.

– И что?

Святослав помедлил: ну, да, где одна жена, там случается и другая. Просто ему никакой другой не было нужно и такая мысль не приходила в голову.

– Я… может…

– Ты можешь любить кого хочешь, тут же речь не об этом. Если царь отдаст нам дочь, и печенеги и аланы будут наши. И ступай тогда на каганат с песнями.

– У него дочери-то есть? – спросил Асмунд.

– Их пять! – Эльга заранее выспросила купцов, делая вид, будто ею движет обычное бабье любопытство. – Агафья, Анна, Зоя, Феофано, Феодора.