Хлеб, сыр и вяленое мясо из дорожных припасов, возобновляемых по пути, еще не кончились, но требовалась пресная вода. Женщины жаловались: все проголодались, а также ощущали иные потребности, справить кои на лодье или на каменном причале, на глазах у всего света белого, было никак невозможно. Мужчинам в этом отношении куда проще.

Аудун же подал мысль отойти на другой берег Босфора и отыскать приют для княгини в городке Халкедоне, но Эльга не соглашалась. Ей, наследнице Вещего, убираться прочь или ночевать под воротами, будто побирушка, которую богатые хозяева не пускают в дом! Но она понимала, что Аудун прав: если их не пустят в город до ночи, то лучше найти пристанище сейчас, пока не стемнело. Не спать же в самом деле на лодье! Ей не раз случалось ночевать в шатре, но здесь, между морем и каменными стенами, за которыми расстилался огромный и совершенно непонятный ей мир, она чувствовала себя уж очень тревожно и неуютно. Выслав стражу на причал, этот мир больше никак не давал понять, что вообще заметил ее появление. Ее, княгиню русскую! Да что эти греки о себе возомнили! Будто к ним каждый день такие являются!

Около сотни русских лодий протянулись чуть ли не через всю гавань, но и без них там хватало кораблей всякого размера и вида. Смуглые люди таращились на русов с лодок и с берега, показывали пальцами, перекрикивались на непонятных языках. Дивились на киевскую княгиню, которую василевс не пускает не то что в дом – даже в свою страну. Тихо кипя от негодования, Эльга оглядывала длиннющие стены, выискивая взглядом те ворота, на которых Вещий повесил свой щит. Видно, забыли греки тот урок, если смеют так обращаться с племянницей Олега!

И теперь она в душе еще сильнее восхитилась отвагой и удачливостью своего прославленного родича. Ведь он с дружиной пришел на таких же лодьях, не больше. И она, Эльга, ума не приложила бы, что можно со скутаров поделать против этих стен. Поневоле на колеса их поставишь, лишь бы сделать что-нибудь! Она даже спросила Аудуна, где те ворота, и он показал налево: они с другой, южной стороны мыса, отсюда не видно.

– Греки что, думают, будто я приехала с ними воевать? – возмущалась она. – Приняли нас за нашествие? Испугались женщины?

Скучающие отроки на Улебовой лодье и правда запели. Эльга с трудом сдерживала плач и смех, которые рвались из нее одновременно: так дико было слушать здесь знакомое «Мы катали медведя?…».

Но наконец на причале показался отряд, возглавляемый крепким седобородым всадником в пластинчатом доспехе, из-под которого виднелся дорогой кафтан.

– Вестиариты, – сказал Аудун и с облегчением перекрестился. – Слава Господу! Это к тебе, матушка, нас такие важные люди не встречают.

– Вестер… что?

– Хирдманы царевы, что и его самого, и сокровища наилучшие стерегут. И еще послов иноземных встречают и провожают куда надо. Вон с ними и царев муж какой ни то… и от эпарха, должно быть, – Аудун вгляделся и показал на двух всадников без доспехов, в цветных кафтанах и плащах, заколотых на плече.

Строй причальной стражи расступился, и седобородый знаком показал, что лодья может подойти.

Перекинули сходни. Эльга осталась сидеть под полотняной сенью на корме, сердито сложив руки на груди, а Мистина и Аудун пошли на пристань объясняться. Там их встретили человек от логофета дрома – асикрит Тимофей – и человек от эпарха, то есть воеводы-градоуправителя. При них имелся толмач.

– Я вижу перед собой посольство архонта и архонтиссы россов – Эльги Росены?

– Да, а также саму Эльгу Росену ты видишь, если у тебя настоящие глаза, а не поддельные! – едва сдерживая гнев, ответил Мистина. – Она присылала предупредить о своем приезде. И если василевсу он нежелателен, у него был целый год, чтобы уведомить нас об этом! Мы могли бы узнать еще в устье Днепра и не трудиться ехать за море!

– Мы рады приветствовать госпожу архонтиссу в Новом Риме, но она привела с собой слишком много людей, – Тимофей развел руками. – Клянусь головой святого Иоанна – если бы не наши посланцы, сопровождавшие вас, мы бы приняли это за очередное нашествие.

– А где эти ваши посланцы пропадали целых полдня? Заблудились? Запили на радостях?

– Требовалось подготовиться к приему и убедиться, что ваши намерения дружелюбны, – продолжал другой грек. – Либо принять меры на случай, если это окажется не так.

– Они и правда решили, что я собралась их завоевать! – сказала Эльга сидевшей рядом Уте.

Несмотря на все негодование и усталость, ей захотелось рассмеяться. Нашествие народа рос! Ей представилось, как она, по примеру дяди Одда или мужа, ведет войско к этим стенам, надев кольчугу на платье и шлем поверх убруса, размахивает мечом и требует дани…

– Йя сказаль, что им даст позор бояться кона… баба… – произнес седобородый в пластинчатом доспехе, с дружелюбным любопытством глядя на женщин на корме и пытаясь, видимо, понять, которая из них княгиня.

Услышав эти слова, Эльга сперва удивилась, почему он так странно говорит, а потом сообразила: на языке славян пытается изъясняться человек, не слишком с ним знакомый. Но тут седобородый, видимо, разочаровался в своих познаниях и добавил уже на северном языке:

– И если это нашествие, то я берусь отразить его. Не станем беспокоить почтенного протовестиария Евтихия, ему хватает хлопот с василевсовым платьем.

По рядам его людей пробежал сдержанный смешок, но Эльга не поняла, над чем смеются. Однако сочла за благо выбросить это из головы, потому что