– Ну, и представь, как ты опозоришь наш род, если окажется, что он какой-нибудь… вольноотпущенник с хутора!

– Греки никогда не смотрят, какого рода их новый василевс! – из чувства противоречия отбила Эльга. – Раз нет власти не от Бога, значит, Бог и дает ее тому, кто ему угоден, а Божья воля куда важнее происхождения. Старый царь Роман, тесть Костинтина, вышел из простых оратаев.

– Ну и пусть греки жарят в зад своих царей чумазых! А у нас здесь не так! Наши вожди – потомки наших богов, кровь Одина дает им силу и удачу. Русь держится на удаче Вещего, и если ты подпустишь к его престолу невесть кого, мы можем навек ее лишиться! У Торгейра небось есть свои сыновья?

– У него нет детей, то есть он всех их пережил. – Об этом и своей покойной жене-гречанке Савва как-то упоминал. – И новые уже едва ли появятся. А значит, после него не останется других наследников – соперников Ярке.

Мистина подошел к ней вплотную, сбросил с ее головы расправленный убрус и запустил пальцы в волосы по обе стороны лица. Эльга широко раскрыла глаза от удивления перед такой дерзостью – если не сказать наглостью, – но не пошевелилась. Мистина держал ее так крепко, что она и не могла двинуться. Ее вдруг охватил цепенящий трепет перед его решимостью и силой, о которой она так хорошо знала, но которую почти никогда не испытывала на себе.

Вспомнился тот вечер во время Брумалий, когда она вернулась в палатион Маманта за полночь… Он целовал ее как безумный, но и тогда, и сейчас она не могла быть твердо уверена, что его несомненное желание не замешано на честолюбии. Его влечение к ней не было тайной с самого начала – с тех пор как они вместе бежали в Киев с берегов реки Великой. Вскоре Эльга вышла за Ингвара, Мистина женился на ее сестре, и все меж ними пошло, как положено у родичей. Он уступил ее побратиму, но в душе не смирился с этим поражением. И всю жизнь колебался между преданностью Ингвару и страстью к его жене.

Эльга и сама много раз думала, что судьба сочетала их четверых, двух сестер и двоих побратимов, явно не в том порядке, который был бы приятен всем. Но вышло так, как вышло: кроме своих желаний, им приходилось считаться и с другими обстоятельствами. При жизни Ингвара она изо всех сил старалась не уронить его и своей чести. После его смерти ей стало казаться, что вот теперь-то ему сверху все видно. А еще она боялась, уступив своему влечению к Мистине, оказаться в его власти и как княгиня. Врагов у него хватает: если пойдут разговоры, что Киевом и русью на самом деле правит Свенельдич, беды не оберешься. И в семье, и в державе. Потому она и в последние годы старалась держать его на расстоянии, как ни трудно это было ей же самой.

– А что, если… – Мистина наклонился, едва не касаясь своим кривоватым носом ее носа, – если дети еще будут у тебя? Если его старый конец еще сможет разок-другой встать? Ты-то ведь молодая. Бывает, и постарше рожают. У тебя родится сын, и он будет на поколение старше Яра, но моложе годами. Представь, какая рубка между ними пойдет, едва ты умрешь? А то и раньше?

– Но то же самое будет… – Эльга посмотрела в его глаза, придвинувшиеся к ней почти вплотную, – и при любом другом муже.

– Да. Тебе не нужен никакой. То есть руси не нужен другой князь. А если тебе понадобился муж для самой себя… ты знаешь, где его найти.

– Не дури, – едва справляясь с дрожью, ответила она. – Ты помнишь, мне еще той зимой предлагали в мужья Хакона. Ты не возражал, а я отказалась, хотя он был молод и красив.

– Тогда ты совсем недавно овдовела и еще не опомнилась, – прошептал Мистина, прижавшись горячим чуть влажным лбом к ее виску. – Еще не поняла толком, что тебе предстоит. И я не опомнился, но был готов согласиться на все, что ты сочла бы для себя подходящим, лишь бы тебе полегчало. С тех пор все стало по-другому. Ты справилась и без Хакона. И я перегрызу глотку любому, кто сунется к твоей постели. – Глаз его она сейчас не видела, но по голосу понимала, что шутки здесь ни капли. – Никого другого возле тебя я не потерплю. Если тебе так уж нужен какой-нибудь греческий хрен, сначала избавься от меня. Если он теперь твой собрат во Христе, а я – языческий пес вонючий. И все эти двадцать лет для тебя ничего не значат. Начиная от того дня, когда… если бы не я, тебя первым поимел бы лесной оборотень…

Эльга зажмурилась и повернулась к нему спиной. Он обхватил ее сзади и прижал к себе.

– Только потому я и терплю тебя эти двадцать лет… – тихо сказала она.

Но все же Мистина знал: не только. Опустив голову, он припал поцелуем к ее шее под ухом, вдохнул запах ее волос, пахнущих цветом нивяницы. Двадцать лет назад, когда он только вез невесту своего побратима из Плескова в Киев, ее волосы мог видеть любой, но ничего такого она ему не позволила бы. Наследственная преданность вождю была его сильнейшим чувством, ради Ингвара он готов был на многое. Даже смирить свои желания. Но Ингвара не стало восемь лет назад, и даже на том свете бывшая жена с ним не встретится.

Эльга медленно повернула голову в другую сторону. Если Савва был удивительным заморским приключением, в которое она лишь заглянула издалека – как с галереи в темный триклиний, где царедворцы водили хоровод со свечами вокруг своего василевса, – то с Мистиной она за двадцать лет жизни одной семьей сжилась, как с частью самой себя. Пока никто не посягал на его исключительную близость к княгине, все шло довольно гладко. А когда такая угроза появилась, змей сразу поднял голову, полный решимости бороться с соперником – земным или небесным. Ни с кем, кроме Ингвара, делить ее он не собирался.

Зачем она вчера сказала эти слова – про нового мужа? И зачем Мистина сейчас заговорил о новом ребенке? Да, как женщина она еще не стара и могла бы иметь детей… Ведь крещение, уж верно, смыло с нее проклятье оскорбленных чуров и теперь сам Бог и его Пресвятая Матерь легко могут послать ей новое дитя. И если Святослава больше нет… Взять нового мужа, родить нового ребенка и ему передать наследство Вещего… Эта мысль показалась Эльге