ушах вновь возникло прерывистое бормотание «словесного салата».

Впрочем, на сей раз шум носил абсолютно непривычный – и пугающий – характер.

Словесная чушь вдруг приобрела некоторый смысл… и это на время разрушило его тактический замысел. Не был ли этот шум электронным сигналом, посланным ООН, чтобы сбить настройку его нормально функционирующей камеры? При этой мысли, пусть ничем не подтвержденной, Глока покрылся ледяным потом. Не имея возможности уклониться, он продолжал слушать любопытную смесь чепухи – и смысла. Причем смысла высшего порядка.

«…Впрочем, я понимаю, почему сало, масло, маргинаты и прочее от Зубко раздувают слово «спора» в весьма зловещий слоган мужской споры. Их инструкция по пользованию на трехмерном видео предназначена, грубо говоря, женщинам-потребителям. Хи-хи, не в обиду будь сказано. Если подробнее, она гласит: «Мужская спора, дорогуши, как известно, неудержима в своем безумном стремлении (наперекор здравому смыслу и моральным ограничениям) достичь женского яйца. Уж так устроены мужчины. Верно? Все мы это понимаем. Дайте мужской споре полдюйма, и она отхватит себе семьдесят две целых одну шестую мили. БУДЬТЕ ГОТОВЫ! ВСЕГДА ГОТОВЫ! ОГРОМНАЯ, СКЛИЗКАЯ, КОСОГЛАЗАЯ, ЖЕЛТОКОЖАЯ МУЖСКАЯ СПОРА, ВОЗМОЖНО, СЛЕДИТ ЗА ВАМИ В ЭТУ МИНУТУ!» И, с учетом ее дьявольской способности шустрить милю за милей, в этот миг вы, может быть, в смертельной опасности! Цитируя Драйдена: «Горнист трубит, к оружию нас призывая» – и так далее. (Дамы, не забывайте о внушительном призе, ежегодно назначаемом фирмой «Зубко продактс Инкорпорэйтед» за максимальное количество мертвых мужских спор, высланных почтой на нашу фабрику на Каллисто в старой наволочке из ирландского льна, в знак признания, во-первых, вышей стойкости в борьбе с проклятыми злодейками и, во-вторых, того факта, что вы покупаете нашу пенообразную эмульсию в стофунтовых аэрозольных баллонах.) Кстати, помните: если перед законным супружеским интимом вы не в состоянии надлежащим образом запасти в подходящем месте обильную дозу дорогостоящей патентованной эмульсии «Зубко», просто опустошите банку спрея, направив сопло прямо в гримасничающую грибовидную мерзкую физиономию, парящую в шести футах над вами. Наилучшая дистанция…»

– Наилучшая дистанция, – повторил вслух Грегори Глок, заглушая навязчивый шум в ушах, – приблизительно два дюйма.

«…два дюйма, – вторил ему жестяной механический голос, – от глаз. Патентованная эмульсия «Зубко» не только…»

– Классно истребляет мужские споры, – пробормотал Глок, – но также вышибает к чертям слезные железы. Жаль тебя, парень. – «Конец инструкции, – подумал он. – Конец монолога. Конец секса. Конец Зубко… или зуб Конецко. Реклама это или анализ разбазаренной жизни? Эта лекция известна мне наизусть. Но как? Откуда? Она как будто возникает у меня в мозгу, не приходя извне. Что это значит? Необходимо узнать».

«Всегда помните, – продолжал неумолимый голос, – что мужские споры обладают устрашающей способностью продвигаться вперед на собственной энергии. Если вы обдумываете это постоянно, дамы…»

– Устрашающей, да, – повторил Глок. – Но ПЯТЬ МИЛЬ? – Он вспомнил, что когда-то давно уже говорил эти слова. В детстве. «Да нет же, – подумал он. – Я не говорил об этом вслух, а только думал, замышлял как злую шутку в школе. Но сейчас в этой треклятой камере мне перекачивают перефразированные сенсорные данные из внешнего мира – и мои собственные давние мысли возвращаются ко мне: сделав петлю, приходят обратно в мою голову – с десятилетним запаздыванием».

«Сплаб – гног – форб – СКУАЗ», – безжалостно дребезжал в его беспомощных ушах голос из провода аудиовыхода.

«Мое оружие противодействия, – думал Глок, – они блокировали собственным таким же оружием. Кто же…»

– Да, сэр, гног форб, – сердечно, но коверкая звуки, объявил голос на аудиовходе. – Говорит славный мальчуган Чарли Фолкса по имени Марта, сейчас я отключаюсь, но скоро вернусь, а со мной мои хохмочки для поднятия настроения, чтобы все было светло, весело и СКУАЗно! Пока-пока! – Голос умолк, тишину нарушали лишь слабые потрескивания электрических разрядов.

«Не знаю никакого мальчишки по имени Марта», – подумал Глок. И понял, что здесь что-то неладно: имя с окончанием на «а» не могло принадлежать мальчику. Логический подход подсказывал имя Март. Но, может быть, они – и Чарли Фолкс – об этом не знали? Наверное, не слишком начитанны. Насколько Глок помнил, Чарли был из разряда чертовски невежественных самоучек, прикрывающихся тонким слоем культурных, научных, случайных и сомнительных полудостоверных фактов, о которых обожают часами бубнить любому подвернувшемуся зеваке в пределах слышимости. А когда Чарли повзрослел, можно было просто уйти от него: он продолжал говорить, ни к кому не обращаясь. Но, разумеется, в те дни у Глока не было своей камеры, зато ощущение пространства-времени было нарушено, и минуты казались ему годами, по крайней мере в этом его давным-давно убеждали промыватели мозгов, тестируя его при подготовке к жизни и работе в специально спроектированной и смонтированной камере.

Глок с тоской мечтал вспомнить принцип оружия противодействия, хранившийся, как ему казалось, у него в памяти перед тем, как по проводам к нему начал поступать словесный мусор. Это было бы превосходнейшее оружие против Хорста Бертольда и ООН. Глок в этом не сомневался.

Но, возможно, он вспомнит его позже. Вообще-то, принцип представлял собой лишь ядро противотактической идеи и едва начал оформляться. Это потребует времени. Если Глока не будут отвлекать… если эта идиотская каша опять не хлынет в ту секунду, когда он начнет превращать изначальный замысел в нечто рабочее, в то, что герр фон Айнем сможет ввести в сражение, в котором они бесславно увязли на Китовой Пасти и где-нибудь еще… возможно, во всей вселенной. А сейчас Глок опаздывал недель на шесть, и данные были готовы для передачи ему еще в прошлый четверг, если не в прошлом году.

«Марта, – раздумывал он. – Кажется, это из «Последней розы лета». Кто же автор? Флотов[26]? Легар[27]? Один из сочинителей легких оперетт».