Она ничего не сказала. Может, она вообще не собирается разговаривать? Будет сидеть напротив и молчать?

Барбара посмотрела на него. Взгляд ее был спокоен и ровен, но на щеках горели два ярких пятна. Она явно собиралась что-то сказать. Он еще поерзал и стал ждать.

– Может быть, Карл прав, – сказала она.

Он нахмурился.

– Прав? В каком смысле?

– Может, снаружи приятнее, чем здесь.

– Думаешь пойти к нему?

Барбара не ответила. Она размышляла.

– Нет, – сказала она наконец. – Не пойду. Хотя следовало бы.

Верн подумал над этим. Что бы это могло значить? Чреватый намеками, хорошо продуманный укол? Он не знал.

– Может быть, и так, – ответил он туманно, оглядывая комнату. – Тогда иди, не буду тебя задерживать.

Оба молчали. Ни один не трогался с места. Верн смотрел на нее, полузакрыв глаза. Она сидела, откинувшись на спинку стула, безразличная, самодостаточная. И все же она нервничала. Он видел. Его присутствие беспокоило ее. Как и тогда. В этом она ничуть не переменилась.

Нет, многое осталось прежним. Она выросла, раздалась, повзрослела и погрубела. Но внутри она была все тот же человек, та же девочка, которую он знал раньше.

Он всмотрелся в нее критически. Она многому научилась за эти четыре года. Это видно. Когда-то ею владел агрессивный страх, пугливое упрямство, которое заставляло ее шарахаться от людей, как истеричного ребенка. Мужчины не осмеливались к ней подойти – по крайней мере до него. Она их отпугивала. Но если бы они видели то, что увидел он, то поняли бы, что она блефует. Прячет за грубостью ужас и жалкий страх поражения. Он это видел, они нет.

Теперь она успокоилась, повзрослела. Стала уверенней. Когда-то она корчилась от страха, от боязни стать жертвой. Теперь с этим покончено, ее это больше не тревожит. Почему? Возможно, потому, что она все-таки стала жертвой. То, чего она так боялась, произошло. Как странно, что мужчины не понимают этого, по крайней мере во время. Тогда он тоже не понимал, а теперь, оглядываясь назад, видит все совершенно ясно. Это случилось с ней – она потеряла свое сокровище. Свою драгоценность. То, что она охраняла, защищала, над чем дрожала, перестало существовать.

Ну и ладно, не о чем беспокоиться. Не похоже, чтобы она серьезно пострадала. Кажется, с ней все в полном порядке. Она жива и даже благополучна. Больше не корчится от страха. Хотя, возможно, это лишь потому, что ей стало нечего терять!

Верн улыбнулся. Какой абсурд. Женщины не так об этом думают, уже не так. Или все также? Что-то изменило ее, сделало жестче. Великий миг миновал – настало время спокойно оглядеться. Однако ее страх был чем-то большим, нежели просто боязнь потерять девственность. Это был общий страх, обширный, неспецифичный, страх перед болью и унижением. Он сидит в каждом. В том числе и в нем. А уж от его девственности давно не осталось и помину.

Как бы то ни было, случившееся она, похоже, пережила. Стала сильнее и старше. То, что они сделали тогда – нет, то что сделал с ней он, – видимо, не причинило ей вреда. Скорее даже наоборот, принесло пользу. Подарило трезвость взгляда. Точно. Тот опыт помог ей избавиться от фантастических страхов перед этим. Она научилась воспринимать это таким, какое оно есть: просто, естественно, как всякий другой жизненный процесс. Он сделал ее старше, превратил в женщину, заставил расстаться с детством. Она должна быть благодарна ему.

Но он и сам не воспринимал себя всерьез. Благодарна ему? Верн улыбнулся и потер подбородок, забавляясь.

– Почему ты улыбаешься? – спросила Барбара.

– Да так.

– Просто?

– От широты душевной.

Барбара кивнула, серьезно и мудро. Похоже, с чувством юмора у нее сейчас также туго, как и тогда. Жизнь слишком мрачна и убийственно серьезна для смеха. А может, она считала, что смех и улыбки – это для детей. Признак молодости, даже чрезмерной. Как у Карла. Его здоровый юмор раздражал ее, он это понял сразу. Бедняга Карл! Ладно, сам виноват. Пусть знает, жизнь – не одни только прыжки да ужимки. Ему тоже не мешало бы подрасти. Как и всем. Это же неизбежно. Карл, Барбара, он сам – все рано или поздно сталкиваются с этим. С миром. Какой он есть. А не каким мы хотели бы его видеть. И не таким, каким надеемся его обнаружить.

– Что ж, – сказал Верн, – пора нам чем-нибудь заняться сегодня, пока день не кончился.

– Да.

До чего же торжественно она согласилась! Как подобает нормальному взрослому. Она прошла хорошую выучку, как следует усвоила свой урок…

– Как по-твоему, снаружи и правда слишком жарко? – спросила она вдруг, подняв голову. Она о чем-то думала. – Я люблю солнце. Но не слишком горячее. И не люблю, когда сухо. Терпеть не могу засуху, когда все печется и корчится на солнце.