Ах, да, они на своем теплоходе, играют в игру «кто кого обманет» и одновременно в «выиграть наследство тети Эльзы».

– А твоя королева? Игра идет? – вдруг спросил Рэн. – Водишь девочку за прелестный носик?

– Пошлите уже, – тут же занервничал Филипп – и я понимала его. Он знает, что я все слышу. Благородный… Я думала, что Арин тоже благородный.

Ага, как влюбленный вампир из книжки.

– А что моя королева? – слегка удивился блондин. Их голоса слышались хуже и хуже – парни уходили.

– Она все еще любит маленького мальчика Антошика? – радостно спросил старший близнец. Вот еще один сын козла. Тебе-то какая разница?

– Любит, – серьезно отозвался солист «На краю». – Она любит глупого стремного Антона. Яркий и крутой я ей не в кассу. – Особенно выделил он местоимение «я» в этой фразе.

– Можно подумать, Антон – это не ты! – засмеялся пришедший с Кеем близнец. – Может быть, тебе стоит провести с девочкой ночку? Свечи, цветы, белоснежные простыни – романтика и все такое. Малышки ее типажика на это ведутся. Тогда Кей не будет в пролете.

– Может быть, – в голосе солиста «На краю» появилось предостережение, словно он не хотел продолжать эту тему.

– Девочки же любят, когда ты с ними играешь в романтику, а? – засмеялся Рэн.

– Любят.

Любят. Девочки всегда кого-то любят.

Мне, совершенно не в тему, захотелось обнять Антона, потому что мое тело вспомнило, что оно чувствовало, когда он был рядом. Только моя обида, стремление прятаться и выжидать, а также почти священная злость оказались намного, намного сильнее этого чувства, и почти тут же затушили его. Во мне полыхал целый пожар, сжирая все светлые мысли относительно какой-то там никчемной любви и прочего вранья.

Обнять? Не-е-е, прошло то время, когда я хотела тебя обнять, малыш. Если только обнять, а потом задушить голыми руками, мерзкого удода! Да как он смел мне врать! Я – не игрушка. Я – живой человек.

Томас, наверное, был не прав в том, что нет только плохого и только хорошего. Кей – только плохое. Да какое там синее и красное – в нем мирно сосуществует лишь два оттенка черного: самый черный и чернее ночи!

– Она милашка – я люблю таких, – продолжал разглагольствовать Рэн, но я почти не слышала парня. – Я ж не зря говорил, что она хорошая девочка. Скромная и наивная – а такие самые лучшие ученицы в…

– Давайте сменим тему, – вмешался в разговор голос Фила – ну просто не парень, а золото. Я так и не узнала, про какую учебу говорит его близнец. Хотя догадывалась.

– Давай ты заткнешься? – с ходу предложил ему брат.

– Давай ты научишься обходиться без жаргонизмов? – напыщенно спросил второй близнец.

– А давай без давай? Кстати, ты пил таблетки, которые…

Их голоса почти стихли, но я еще минут десять стояла в коридоре, прислонившись спиной к стене, чувствуя ее холод и хороня своих бабочек.

Отчего-то обиднее всего было за них, чем за себя, – они оказались никому не нужны.

Отлетались, бедняжки.

Бабочек нет. Умерли, сломали крылья, задохнулись в пыльной пустынной буре. А ведь я подозревала, что моя новая любовь будет ничем не лучше прежней.

По-моему, она оказалась намного хуже.

Огонь, смешиваясь с обжигающим песком пустыни, во мне продолжал бушевать – слова Кея и его друга лишь раззадорили пламя, сделали ярче и выше, только цвет огня вдруг поменялся с красно-оранжевого на прохладно-синий. Ледяной огонь, вот что терзало мое сердце сейчас и требовало мести, в противном случае грозя разлететься на тысячи осколков и ранить душу еще сильнее. Нет, не ранить, даже изуродовать.

Томас обрадовался бы, узнав, какие метафоры и аллегории я использую, чтобы выразить простые человеческие чувства: обиду, страх, злость, ненависть, страдания, растерянность, сломанные мечты, болезненную любовь. И никуда от этого не деться, ведь разлюбить по приказу невозможно. Иные любят годами разных мерзавцев, и страдают, страдают…

Я не хочу страдать одна!