– Именно. Этот раствор имеет оранжевый цвет – отсюда и название «каротинизация». Однако этот процесс очень вреден для здоровья тех, кто на нем работает. Именно поэтому его использование теперь практически сошло на нет. Если долгое время вдыхать пары ртути – в частности, при производстве шляп, как в нашем случае, – почти неизбежно наступает интоксикация и начинаются необратимые изменения в организме. Развивается тремор рук, чернеют зубы, речь становится неразборчивой. В крайних случаях наступает слабоумие или полное сумасшествие. Отсюда и поговорка: безумный, как шляпник. – Холмс взмахнул рукой. – Мне все это известно благодаря моему давнему интересу к химии.

– Но какое отношение это имеет к сэру Персивалю? – спросил я.

– Если не возражаете, давайте по порядку. Вы, конечно, помните, что констебль Фрейзер считал нашего бродягу пьяницей, а в доказательство этого говорил, что у того дрожали руки, была бессвязная речь, шаткая походка. Но запаха алкоголя в дыхании бродяги он не чувствовал. Я тут же предположил, что истинная причина всего этого была не в пьянстве, а скорее в ртутном отравлении. Его упоминание каротина объясняет, как произошло отравление: это профессиональное заболевание шляпника, изготавливающего фетр. Я, естественно, пришел к выводу, что совпадение между прошлой профессией сэра Персиваля и неожиданным появлением этого странного человека далеко не случайно. Нет, этот человек в прошлом явно участвовал в шляпном деле сэра Персиваля. Вспомните, пожалуйста, два факта. Первое: этот человек все время болтал о предательстве, о справедливом суде. И второе: сэр Персиваль заработал свое состояние на уникальном процессе получения фетра – если помните, он еще отказался говорить со мной на эту тему, когда я поднял ее в Асперн-холле.

Коляска продолжала свой путь к Хексему, а Холмс продолжал свой рассказ:

– Приняв во внимание все факты, я начал обдумывать вероятность того, что этот человек, низведенный до столь прискорбного состояния, когда-то был партнером сэра Персиваля, а может быть, и автором того самого революционного процесса изготовления фетра. И теперь, много лет спустя, он вернулся, чтобы свести счеты с бывшим партнером, разоблачить и уничтожить его. Иными словами, все это дело началось как обычный спор партнеров по делу, и сэр Персиваль разрешил его традиционным способом – убийством. Мне показалось весьма вероятным, что, когда этот бродяга появился в Хексеме, сэр Персиваль пообещал ему возмещение и договорился о встрече с ним на краю болота. Там сэр Персиваль убил своего бывшего партнера, а чтобы на его счет никогда не возникло никаких подозрений, жестоко разодрал тело, даже оставил на нем отметины, похожие на следы волчьих зубов: пусть все думают, что это жертва не убийства, а нападения хищника.

– И кажется, ему это вполне удалось, – заметил я. – Зачем же убивать снова?

– Вторым убитым, если вы помните, был натуралист из Оксфорда. В местной гостинице слышали его опровержение слухов о волке – он прямо говорил, что в Англии не осталось волков. Убив этого человека, сэр Персиваль достиг нескольких целей. Прежде всего, он заткнул рот человеку, который утверждал, что английские волки вымерли – ведь меньше всего сэру Персивалю хотелось, чтобы внимание всех снова обратилось к первому убийству. Кроме того, к этому времени до него, конечно, уже дошли слухи из Хексема, обвинявшие волка в убийстве его партнера. На тот случай, если его увидят, он смастерил большую медвежью шубу, а также перчатки с имитацией волчьих лап и сапоги, которые он, имея навыки шляпника, сумел сделать довольно убедительными. В этом маскарадном костюме он совершил второе убийство и бежал с места преступления. Я думаю, Ватсон, он даже надеялся, что на сей раз кто-нибудь увидит его и это даст новый толчок слухам о волке-людоеде. И ему действительно повезло.

– Да, я вижу жестокую логику в таком образе действий, – сказал я. – Но зачем было убивать констебля?

– Констебль Фрейзер был, возможно, не лучшим из следователей, но человеком упорным и дотошным. Нет сомнений, что сэр Персиваль воспринимал его как угрозу. Вспомните, как констебль намекал на некие подозрения касательно поведения волка. Эти подозрения, осмелюсь предположить, были связаны с тем, что волчьи следы уходили в болото, но так и не вышли из него. Констебль мог заметить это после второго убийства, если не раньше. Я сам обнаружил этот странный феномен после смерти констебля, когда осматривал болото. Волчьи следы в болоте появились с запада – волк пришел на четырех лапах. Но на выходе были видны только следы двуногого, то есть человека. Как вы понимаете, сэр Персиваль вошел в болото на всех четырех, как волк, а вышел под прикрытием растительности в собственном обличье, на тот случай, если кто увидит его. Констебль, вероятно, рассказал о своих подозрениях сэру Персивалю – вы помните, Ватсон, он упоминал, что был день назад в Холле и предупреждал молодого Асперна, чтобы тот не выходил в лес на поиски волка. А сделав это, он подписал себе смертный приговор.

Эти разоблачения, которые Холмс выложил будничным тоном, были просто поразительны. Мне оставалось только головой качать.

– Решающим в этом деле стало для меня беспечное, я бы даже сказал, поощрительное отношение сэра Персиваля к попыткам его сына выследить животное. Он демонстрировал полное безразличие к судьбе Эдвина. Почему? Уже в тот момент мне стало ясно: его сын не подвергается опасности нападения, потому что волк – это сам сэр Персиваль. И потом, свою роль сыграло то, как сэр Персиваль разлил бренди.

– И что вас в этом насторожило?

– Он изо всех сил старался скрыть дрожь в руках. Эти признаки начинающегося недуга свидетельствовали, к моему удовлетворению, что он на пути к безумию, вызванному ртутным отравлением, и что вскоре он и сам будет низведен до того же жалкого состояния, что и его партнер.

Мы прибыли на вокзал в Хексеме, вышли из коляски и поднялись с нашими саквояжами на платформу как раз вовремя для поезда в 8.20 на Лондон.

– С этими подозрениями, – продолжил Холмс, – я отправился в Лондон. Мне быстро удалось найти то, что я искал: много лет назад у сэра Персиваля и в