Марьяне проводить гостя в ванную комнату. Олег Иванович попытался было дернуться вслед, но сдержался, осознав, что изменить все равно уже ничего не сможет.
Педиатр вернулся в гостиную с круглыми от удивления глазами, на ходу вытирая руки длинным вышитым полотенцем. Олег Иванович попытался делать знаки, которые должны были, по всей видимости, означать «ничего, не обращай внимания», но в ответ получил уничтожающий взгляд.
– Итак, где у нас больной? Пойдемте-ка…
Последовать за своим другом в комнату Николки Олег Иванович не решился. Он и сына на всякий случай заранее отослал прочь, чтобы тот чего не ляпнул; Ваня околачивался теперь во дворе и страдал от неизвестности. Из комнаты Николки слышались голоса: напуганные и встревоженные Ольги Георгиевны и Василия Петровича и несказанно удивленный – Каретникова. Пару раз Марьяна бегала туда-сюда с полотенцами; потом принялась метаться по комнатам в поисках таза, а под конец убежала на кухню, заявив, что «доктор велели воды согреть поболе». Продолжалось это с полчаса, после чего Василий Петрович позвал вконец измаявшегося гостя к Николке.
Олег Иванович шел в комнату больного как на Голгофу. Он, конечно, уже понял, сколь наивными были его рассуждения, когда он только собирался приглашать врача сюда, в девятнадцатый век; но, с другой стороны, делать все равно ничего не оставалось. Доктор, еще раз навестивший к вечеру Овчинниковых, пытался успокоить хозяйку дома, внушая ей что-то насчет кризиса. Но стоило женщине выйти – посоветовал Василию Петровичу звать батюшку. Николка пылал в сильнейшем жару, сотрясаясь от приступов раздирающего кашля; Марьяна то и дело меняла влажные простыни. Казалось, куда уж проще – в этом мире, не избалованном антибиотиками, одна-единственная ампула пенициллина должна была оказать эффект чудодейственный… Как, во всяком случае, предсказывали авторы попаданческих романов. А если нет? И вообще – в двадцать первом веке еще есть пенициллин? Разных противовоспалительных средств – уйма, но какое именно выбрать в такой ситуации? Судить об этом Олег Иванович не брался, но что такое анафилактический шок, представлял себе превосходно – несколько лет назад на его глазах едва удалось откачать парнишку-реконструктора, перепутавшего сильнодействующие антибиотики.
Оставался, правда, еще один выход – тащить мальчика через портал и на машине в ближайшую больницу. Но, во-первых, Николка выглядел, мягко говоря, нетранспортабельным, а во вторых – даже скромных познаний Олега Ивановича в медицине хватило, чтобы отказаться от такого эксперимента. Везти ребенка в тяжелейшем состоянии, с иммунитетом девятнадцатого века, в современную больницу, этот рассадник всевозможной заразы… это даже если забыть о тех неизбежных вопросах, на которые придется отвечать уже в приемном отделении!
В общем, Олег Иванович выбрал вариант, который казался наиболее разумным. Благо с Каретниковым он был знаком уже лет семь, полагал его человеком своим и надеялся как-нибудь объяснить неизбежные несообразности.
Надежды эти рассеялись почти сразу – стоило врачу оказаться в квартире Овчинниковых. Отсутствие электричества, древний «мойдодыр» вместо нормальной раковины, мыло, обстановка, наряды хозяев дома… все это можно было еще как-то пережить. Но когда на вопрос о том, на какие антибиотики у мальчика аллергия, последовал недоуменный вопрос: «Простите, сударь, о чем это вы?» – у Каретникова глаза на лоб полезли. Он хотел было обматерить кривлявшегося хозяина дома: хобби – это, конечно, здорово, но время надо выбирать! Ребенок в тяжелейшем состоянии, а он тут…
Ольга Георгиевна, видимо, уловила, что речь идет о лекарствах, прописанных племяннику, и вместо того чтобы переспрашивать, что означают слова «антибиотик» и «аллергия», молча подала доктору склянку, доставленную Яшей из аптеки. Каретников взял ее, изучил этикетку – не этикетку даже, а прикрученную куском бечевки прямо к флакону бумажку – и потрясенно уставился на женщину.
– Лауданум? Это… ему? Где вы это сперли? И какая сво… простите, КТО посоветовал дать это мальчику?
Услышав это слово, Олег Иванович понял – все! Любые попытки что-либо сочинить заведомо обречены. Можно рассказывать о чудаках-сектантах, не признающих современной медицины до такой степени, что готовы запретить прививать своего ребенка… можно объяснить старинную обстановку и одежду причудами свихнувшихся поклонников истории. Но убедить детского врача, кандидата наук, что на свете может найтись его коллега, посоветовавший дать тринадцатилетнему ребенку, больному крупозной пневмонией, спиртовой настой опия…
Так что, встретив совершенно безумный взгляд Каретникова «Ты куда меня привел, что это за притон чокнутых маньяков?», – Олег Иванович мог лишь виновато пожимать плечами и жалко улыбаться.
Я во всем виноват, я! Это из-за меня Николка подхватил воспаление легких – нашел, понимаешь, место для отдыха на сквознячке – вот и отдохнули, проветрились… а туда же – мир менять! Нет, прав отец, мне до чувства ответственности – как до Луны… на четвереньках.
Когда Марина поведала о болезни кузена, мы тут же кинулись к Овчинниковым. Тетя Оля долго не могла понять, что нам надо, – и лишь с третьего раза отец сумел втолковать ей насчет профессора из Америки, который вроде как собаку съел на простудных болезнях, пользуя золотоискателей на Аляске. Я, как услышал, тоже обалдел – какой на хрен профессор? Я думал, мы напичкаем Николку антибиотиками – и все, дело в шляпе: местная зараза против современных антибиотиков шансов не имеет, так что всем бактериям кирдык. Но не все так просто – оказывается, отец боялся, что наши убойные таблетки вместе с бактериями и самого Николку прикончат. Вообще-то в это я поверить могу – мы ведь почти сотню лет ко всякой лекарственной химии привыкали; может, организмы уже у всех людей переродились, мутировали, что ли? Отец как-то рассказывал про староверскую семью в Сибири, которая полвека прожила в отрыве от людей, а потом, когда их отыскали, все и поумирали от заразных болезней[151]. Вот отец и решил пригласить врача прямо сюда, в девятнадцатый век. А чтобы крыша у того не сразу поехала – обратился к дяде Андрею, нашему доброму знакомому из
