Это была победа, ровно на три последующие секунды, а потом…

Полицейский закричал.

Еще один рядом с ним закричал.

Соседний пожарный закричал.

Они царапали, скребли и хлопали себя, пытаясь стряхнуть кусавших их крошечных невидимых чудовищ. Я перевел взгляд на свой дом и понял.

Я только что уничтожил мир.

Черные виляющие силуэты веером разбегались из дыры в стене, волнами перекатываясь через валяющиеся на лужайке обломки досок и пластика, исчезая в траве.

Подбежал пожарный с рупором, поднял его и заорал:

— ВНИМАНИЕ! ЗДЕСЬ ТОКСИЧНЫЕ ИСПАРЕНИЯ! ВСЕМ – АБСОЛЮТНО ВСЕМ – НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ЭТО МЕСТО ЕСЛИ ВЫ НЕ ВДЫХАЛИ ААААА!!!

Паук поедал его глазное яблоко.

На руке прохожего, снимающего все происходящее на телефон, сидел маленький паук, еще один был в его волосах.

Я не мог вздохнуть. Это все не на самом деле. Этого просто не могло произойти.

Рука, схватившая за локоть, потянула меня. Джон говорил что-то, что я не мог разобрать. Звуки исчезли. Мой разум застыл. Люди бежали.

Все выглядело очень знакомо.

Джон все тащил меня. Я поймал взгляд детектива очнувшегося Фальконера, который без особого успеха пытался помочь полной девушке стряхнуть паука с шеи. В его взгляде отчетливо читалось:

«Запомни все хорошенько, отброс общества. Ты сделал это»

И он был прав. До пожара все паразиты были заперты в доме. Федералы могли оградить его и опечатать, удерживая всех зевак на безопасном расстоянии. Они могли не спеша выяснить, как нейтрализовать угрозу. Мы могли рассказать им все, что знали, сказали бы не подходить на сотню ярдов без защиты для рта и похоронить дом под горой бетона. Вместо этого пожар привлек толпу. Сначала пожарные без защиты, а потом зеваки, толпящиеся вокруг были словно чертов шведский стол для паразитов. Они все умрут. Может быть, вообще все умрут. Может быть, паразиты захватят нашу планету. И во всем этом буду полностью виноват я. Ситуация с наклейками на DVD снова повторялась.

Мы побежали. Столкнулись с командой Центра по борьбе с заболеваниями, в костюмах коротых зияли прогрызенные дыры. Протолкались через растерявшихся солдат Национальной гвардии. Обогнули репортера и оператора новостей Пятого канала, требующих интервью хоть у кого-нибудь.

Мы набились в Кадиллак. Он вонял индейками, возможно потому, что две из них валялись на заднем сидении. Они были живыми и клевали подушки сидений. Джон врубил зажигание, и из колонок заревели Creedence Clearwater Revival. Он нажал на газ, и мы провались через полосу желтой полицейской ленты, которую кто-то пытался натянуть.

Пожалуй, для этого уже слегка поздновато, приятель.

Эми решила, что она участвовала в наиболее древней битве человечества: физические позывы против чувства собственно достоинства. Её мочевой пузырь был словно наполнен ножами, но автобусный туалет не был тем, до чего можно дотрагиваться без гидрокостюма. Поддастся ли она животному порыву, отбросив свое человеческое достоинство? Нет. На самом деле, она уже пыталась четверть часа назад, но туалет был занят, и парень в нем издавал странные звуки. Так что она снова села на свое место, отсчитывая мили до ближайшей уборной. Теперь уже недалеко. Они были на самой окраине города, уже проехали тракторный магазин.

На сидении рядом с ней стояла белая картонная коробка из пекарни рядом с университетом, наполненная тем, что, скорее всего, было лучшей едой, когда либо созданной человеком. Это были красные бархатные пирожные с твороженной начинкой и твороженным кремом. Их было всего полдюжины, но едва ли можно было осилить одно из них, чтобы после не пришлось где-нибудь присесть, уставившись в потолок. Оно лежало в желудке куском бетона, но сожалений не было. Жиры и сахар так сильно били по организму, что с каждыми укусом хотелось обнять весь мир.

О нет.

Автобус останавливался.

Эми встала и увидела машины. Машины, множество их, образовали мертвую пробку на шоссе, ведущем в город.

Внутри у неё все опустилось.

Это… Наверняка авария или что-то такое. Не все случающиеся несчастья вертелись вокруг Дэйва. Разумеется.