поднявшись со стульев, вышли на середину зала.
– Дима! – вполголоса позвала его Елена Борисовна, и он, спохватившись (ведь сейчас его очередь читать стихотворение!), понесся к ребятам и встал с самого краю.
Его лицо радостно вспыхнуло, когда он наконец разглядел среди взрослых отца. Поскольку свободные места были заняты другими родителями, папа встал у выхода, слегка покачиваясь. Радостное выражение Димы померкло. В мятой рубашке и запятнанных брюках, с многодневной щетиной и двойными мешками под глазами он выглядел ужасно некрасиво. Словно какой-то голодранец-попрошайка.
(твой отец слабак…)
Дима сглотнул слюну, ощутив, как пересохло во рту.
Отец подмигнул ему, но он лишь плотнее сжал губы.
Внезапная тишина повисла в воздухе, и Дима не сразу понял, что подошла его очередь читать стихи.
– Дима? – зашептала где-то сзади Елена Борисовна.
– Э… гм…
В какое-то мгновенье его охватила жуткая паника.
«Я забыл стихотворение!»
Отец снова качнулся и сделал подбадривающий жест рукой, словно дирижер, старающийся вытянуть нужные ноты из оркестра.
– Праздник грустный и веселый… – шепотом заговорила Елена Борисовна, напоминая Диме текст.
Снаружи подул сильный ветер, и первые крупные капли дождя застучали по окнам, оставляя на стеклах кривые дорожки.
Дима зажмурил глаза и когда открыл их, лицо его было спокойным.
Вздохнув поглубже, он начал:
Дима вдруг запнулся. Слова застряли в глотке, когда он увидел, как мимо отца, словно тень, бесшумно кралась Баба-яга. Она перехватила взгляд мальчика и многозначительно хихикнула.
С улицы донеслись утробные раскаты грома.
Дима разлепил губы:
Он снова начал заикаться и ненавидел себя за это. Заключительные слова, которые уже были готовы вылететь наружу, неожиданно застряли где-то посреди горла, они словно передумали присоединяться к своим ранее произнесенным товарищам, ставя под угрозу успешное завершение стихотворения.
В тишине раздался смех Павлика. Но радости в голосе мальчика было столько же, сколько яблок на березе.
– Не забудем мы матрас! – прокудахтал он.
– Павел! – Елена Борисовна предостерегающе поднесла к губам указательный палец.
Дима побледнел.
За окном сверкнула молния, где-то далеко-далеко снова пророкотал гром, и одно окно распахнулось настежь. Ворвавшийся ветер закрутил занавески, словно танцуя с ними какой-то безумно-гротескный вальс.
– Не за… забудем мы о… о… – Дима все силился закончить фразу, но Паша его вновь перебил:
– Я за тебя все сказал! Мы не забудем матрас! Обкаканный матрас!
– Кашин! – рявкнула Елена Борисовна, теряя терпение. У нее так и чесались руки влепить пощечину этому неисправимому ублюдку.
Ветер ударил с удвоенной силой и распахнул второе окно, створка которого смахнула на пол горшок с кактусом.
Кто-то бросился закрывать окна, путаясь в занавесках, кто-то побежал за веником, тетя Женя выскочила из-за пианино и начала собирать осколки с пола. На Диму уже никто не смотрел.
– Не забудем… не забудем мы… мы… о вас, – с несчастным видом продолжал шептать мальчик. Он увидел, как изменилось лицо отца, и, развернувшись, медленно побрел на свое место.
Он плохо помнил, как Елена Борисовна принесла подарочные пакеты, как их начали по очереди выдавать детям, как его о чем-то спрашивала Ира, настойчиво всовывая в руки подарок в хрустящей упаковке.
За окном стремительно темнело, и в актовом зале включили свет.
Некоторые родители начали фотографироваться с Еленой Борисовной, кто-то ушел курить. Фактически праздник подошел к концу.
– Ну, привет, – услышал Дима голос отца. Он поднял голову.
– Привет, – отозвался он без каких-либо эмоций. От отца шел стойкий запах перегара.
– Не обращай внимания на этого полудурка, парень, – сказал папа, очевидно, имея в виду Павлика.
Мальчик послушно кивнул. Говорить и комментировать ничего не хотелось. Все, чего он сейчас желал, – поскорее очутиться дома и забыть об этом
