— Сергей Иванович, я вам уже три раза объяснял. Могу объяснить в четвертый. От меня, по сути, требуют, чтобы я отдал все разработки, которые начинал еще ваш предшественник и Ирина Викторовна, на которые я сам пять лет потратил. Притом их опубликуют под неизвестно чьими фамилиями — хорошо, если нас вообще упомянут. Да и непонятно, что у них за контора, откуда взялась, зачем им это надо, и им ли это надо вообще…

— Вадим, за ваши никому в нынешних условиях не нужные технологии лабораторного синтеза Москва дает деньги. Большие деньги! А вы тут ломаетесь, как девушка!

Разговор и в самом деле повторялся не первый раз, но на повышенные тона перешел впервые.

— Уникальные материалы и данные! — угрюмо прокомментировал я. — Которых, судя по публикациям, у американцев нет. И даже у японцев.

— Да потому и нет, что они не нужны никому! — Шеф по-бабьи всплеснул руками. — Вы, Вадим, забываете, что на дворе не семидесятый год, и никто вам просто так денег не даст. Если ваша работа настолько важна, почему вы ей, например, военных заинтересовать не смогли? Или наших зарубежных партнеров? Неужели нельзя просто продукт продавать? Учитесь маркетингу! Книжки, в конце концов, почитайте!

— Жаль, что у нас от первого отдела одна табличка осталась, — сказали с неожиданной злобой. — В семидесятом там бы подобной точкой зрения очень заинтересовались.

— Это ваш окончательный ответ? — Шеф только что руки в трагическом скорбном жесте не заломил.

Я молча кивнул.

— Примерно этого я и ожидал.

Теперь в голосе шефа звучали фальшивое сочувствие и плохо скрытая неприязнь.

— Я с самого начала догадывался, что мы с вами не сработаемся. Вы совершенно не желаете менять морально устаревшие взгляды, тормозите работу всего отдела и вообще… Но все-таки альтернативу я вам предоставлю. Итак, вы пишете сейчас заявление по собственному желанию, приводите дела в порядок — и через пятнадцать дней свободны как ветер, можете даже на море отдыхать поехать.

Последние слова прозвучали форменным издевательством. Шеф, конечно, знал, сколько и с какой регулярностью я получаю зарплату. На море… Сам, конечно, туда ездил.

— В противном случае я пишу докладную директору, и через месяц вас увольняют по служебному несоответствию. Вы можете обращаться куда угодно, хоть в европейский суд подавать, но толку с этого никакого не будет, обрадую вас заранее. Время на раздумья требуется?

— Не в шахматы играем, — ответил я. — Давайте бумагу и диктуйте.

Шеф, по-моему, был удивлен таким исходом. Не ожидал. Его резоны, впрочем, были вполне прозрачны. Я сейчас плюну и уйду, Ирине Викторовне полгода до пенсии, а все материалы останутся бесхозными, продавай — не хочу. Наивный! Самые ценные записи уже давно хранились не в папках с отчетами, а у меня дома, благо с отменой режима секретности стало возможным вынести не только несколько листков бумаги, но и будку с вахтером в придачу.

Пока я писал, царила тишина. Только ручка по бумаге шуршала, да билась об стекло одинокая муха.

— Тогда сегодня вы свободны, — сказал шеф, вырисовывая под немудреным текстом заковыристую подпись. — В отдел кадров я это сам передам, а вы с понедельника начинайте готовиться, наводите там в документах порядок. Счастливо отдохнуть!

А ведь сегодня и точно пятница. Нужно было быть полным идиотом, чтобы об этом забыть. Впрочем, я и так чувствовал себя полным идиотом, поскольку совершенно не знал, что делать дальше.

Выгнали меня ровно за час до окончания рабочего дня, так что жара уже спала. Небо потихоньку затягивало тучами. Видимо, приближалась нечастая в начале августа гроза. Лезть в душный транспорт на углу Гапсальской было выше моих сил, поэтому я решил неспешно пройтись до здания морской таможни, к автобусному кольцу.

Под ритм шагов в голове мухой билась одна мысль: а что дальше-то делать? Потеря работы оборачивалась крахом всего моего миниатюрного мирка. Кому сейчас нужен химик-органик с устаревшими взглядами на жизнь и без знания основ маркетинга, скажите на милость? Один мой однокурсник вот ушел из родного института, потом полгода искал работу. С трудом устроился продавцом в ларек, торгует сигаретами где-то в центре. Интересно, а я сигаретами торговать смогу? Или грузчиком работать? Грузчиком, может, и смогу. В соседнем магазине вроде требуется. Может, сходить на неделе, спросить, что там для устройства нужно? Но вдруг там спрашивают справку об окончании каких-нибудь курсов или заставляют Дейла Карнеги наизусть цитировать? Ведь не семидесятый год на дворе, а конец второго тысячелетия.

В общем, я ощущал все, что и положено ощущать человеку, родившемуся и учившемуся в одной стране, а живущему в совершенно другой. Столкнулся, так сказать, с суровой реальностью.

Правда, у нынешней реальности была и положительная сторона. Прямо на остановке я купил бутылку ледяного пива («Не работал ли продавец в каком-нибудь НИИ?» — такая мысль машинально пришла в голову), потом дождался коммерческого автобуса и спокойно доехал до Балтийского вокзала. Даже сидя ехал, несмотря на час пик. На площади перед вокзалом навалилось снова странное оцепенение. Жутко захотелось обсудить ситуацию с матерью. Я развернулся и решительно направился к кассам — брать билет до Петергофа.

Уже сидя в электричке, я вдруг сообразил: а что я, собственно, матери скажу? Есть, значит, у вас, уважаемая Екатерина Егоровна, три сына, два