— Не сомневаюсь, что ты принял меня за магрута, — в голосе Бигги слышалось сочувствие. — Хорошо еще, не снес мне голову. — Он стоял на площадке и с любопытством разглядывал мрачную физиономию стража.

Море шумно вздыхало. Огромные соленые языки вылизывали гавань, пенные гребешки волн тянулись к небу, норовя причесать всклокоченную ветром облачную гриву. Немало уже унритских лодчонок лежало на берегу. Иные болтались в сумасшедшем танце, то взлетая к самой Моне, то проваливаясь в бездну, сиротливо протягивая небу мачты. Казалось, сама Серебристая повелевает этой бешеной пляской. Чем стремительнее становилось мелькание Моны в разрывах туч, тем яростнее метался огонь на сторожевых башнях, тем громче ревел ветер. Тем длиннее становились болтливые языки.

«Хорошая ночь для магрутов», — сказали бы молодые.

«Для воспоминаний», — поправили бы их старики.

В такие ночи всей Унрой овладевало беспокойство. Горели в хижинах и землянках огни. Суетились у горшочков со снадобьями жены унритов. Потягивали огненную харуту их мужья, кружились головы, и целые стаи странных необъяснимых созданий Магра проносились в воспаленных огненной водой глазах. Люди хватались за мечи. Просыпались разбуженные страшными боевыми криками больные, тщедушные малыши. Одуревшие от сна матери вскакивали с жестких лежанок и успокаивали плачущих детей песнями, такими же тягучими, как сонная жвачка, такими же бесконечными, как темные страхи погибельного Тан-Унратена.

Но не магрутов боялась Унра. Вспоминала она рассказы старых унритов, немногих уцелевших в самый страшный для города ир — ир Водяной Стены. Давно это было. Беда пришла среди бела дня. Море вдруг обмелело до самого горизонта. Как зачарованные, смотрели люди на необыкновенное зрелище — холмистую равнину Срединного моря, сплошь заросшую диковинными водорослями. Рассказывали, что лежал на дне водяной дракон. Он вспенивал воду непомерно длинным хвостом и издавал страшный вой, от которого раскалывалась голова, а из ушей текла кровь. Рассказывали, что люди на сторожевых башнях видели вдали удивительный город с круглыми каменными домами и высоким куполообразным строением посреди. Рассказывали, что Таир из золотого сделался черным. Что люди в мгновение ока поседели, и самые молодые уже ничем не отличались от стариков.

А потом пришла Стена. Высотой она была не менее лонги (трехсот минов, поправляли некоторые). Она выросла над Унрой, заслонив полнеба, и тут же рухнула, погребая под собой людей, хижины, землянки, сторожевые башни…

«Красивая сказка», — поговаривали, глядя на отстроенный заново город, молодые унриты.

«Не без вранья», — печально улыбались старики.

Спаслись немногие. Кривой Пин чудом уцепился за мачту разбитого вдребезги кумарона. Когда схлынула вода, он лежал на берегу, обнимая спасительный обломок, не в силах разжать сведенных судорогами рук. И — не помнил ничего.

Уцелел старый Урл, который, казалось, молил о быстрой смерти. Маленький, сморщенный, словно гриб, он и не думал о спасении. Стена вот-вот должна была поглотить его, и Урл, будто не терпелось ему, шагнул ей навстречу.

Странно распоряжались судьбами унритов Нетон и Хтон.

Сильных поглощало море. Слабых и немощных выбрасывало на осиротевший берег. Лишь непобедимый в кулачных сражениях Галл прошел сквозь Стену и вернулся такой же непобедимый, такой же уверенный в себе, как прежде. Несколько дней бродил он после по сметенному морем Тан-Унратену, разыскивая и возвращая к жизни сломленных, потерявших всякую надежду людей.

Город был разрушен до основания. Даже от каменного дома Стражи осталась лишь груда развалин. Вода начисто смела частокол, а кое-где и каменную кладку городского вала. Путь магрутам был открыт. Только чудо могло спасти уцелевших после Водяной Стены жителей Унры. И чудо произошло — ни в этот страшный день, ни в последующие магруты не пришли. А всего пару месяцев спустя на сторожевых башнях Унры вновь запылали огни. Городской вал был восстановлен. И десятки новых искателей приключений осваивали мудреные унритские тропы, ведущие в самое сердце Магра, в край бесчисленных орд магрутов и НЕПОНЯТНЫХ, но тем более драгоценных вещей.

Тан-Унратен зажил своей обычной жизнью. Снова зачастили сюда скаредные перекупщики (какой унрит не знает, что даже огненная харута не развязывает их кошельков). Как и прежде, в таверне старого Игла пропивались с трудом добытые денежки. В гавани покачивались на волнах кумароны. А бесшабашные унриты придумывали всевозможные проделки вроде той, которой они попотчевали-таки носатого Игла. В один распрекрасный день (а вернее, ночь) Игл обнаружил в своей таверне с десяток таких же носатых, таких же глупых и разжиревших, как он, собратьев. Все они, как братья, походили на него самого. Все они гнусавыми голосами цитировали священный «Кортаон», распивали харуту, а когда настоящий Игл собрался было в постель, то обнаружил, что место его занято двуглавым Иглом с дюжиной носов на каждой голове…

Поговаривали, что непременно участвующий в подобных забавах Малыш Бигги мог подстроить и не такое; что, если бы не его крошечный рост и невероятное уродство, Малыш с легкостью завоевал бы звание первого аэтона короната.

«Шута», — посмеивались молодые.

«Кто его знает», — качали головами старики.

Он появился в городе незадолго до Стены и зарабатывал, разгружая потрепанные ветрами Срединного моря кумароны. Всего трех минов ростом,