— Это как посмотреть.

— И на кого, — Дэн покосился на старуху.

— Симпатичная, — ухмыльнулся Ирд. — Знаешь, хотелось тебя чем-нибудь удивить.

— Так это ты?..

— А кто же?

— Я думал, она.

— Ей все равно. Смотри.

Словно пелена упала с глаз. На кровати сидела девушка. Светлые волосы рекой струились по плечам, целое море волос разлилось на розовом бархате одеяла. Она медленно повернула голову и посмотрела на Дэна. Губы ее дрогнули, будто девушка хотела что-то сказать. Тонкая рука потянулась за одним из разбросанных на кровати листков. Почти прозрачная, из тончайшего шелка, накидка заколебалась, приоткрыв…

Дэн отвернулся. Голова пылала.

— Ты узнала его? — спросил Ирд.

— Это он. — Ее голос был еле слышен, но и одного слова хватило, чтобы голова унрита закружилась. Дэн прислонился к стене, чтобы не упасть.

— Все сходится, — прошептал «капюшон».

Он насмешливо взглянул на унрита:

— Она тебе нравится, Светлейший. И, ручаюсь, в Магре с ней не соскучишься. Ну так как, мы идем, Дэн?

— Да, — прошептал унрит, глядя прямо в безжизненные глаза, которые говорили о том, что иного выхода у него нет.

Тихой и спокойной выдалась эта ночь в Унре. Огромные, рассыпанные по небу звезды, казалось, можно было сорвать, как гроздь голубого аэльского уинона. Положить под язык и сосать, осторожно выдавливая из-под их голубоватой кожуры прохладную, слегка горьковатую на вкус мякоть. Спелая Мона щедро раздаривала свои серебристые лучи. Прогретая за день земля не спешила расставаться с теплом, и по улочкам Унратена струились густые молочные ручейки. Иногда из тумана вдруг выныривала замысловатая тень какого-нибудь припозднившегося унрита. Он стряхивал с себя молочную пыль, нетвердой походкой пересекал улочку и снова нырял в белесоватые потоки.

Город был полон теней и снов.

Старому Пину снились драконы. Они кружились вокруг его головы, размахивая перепончатыми крылышками и вытягивая длинные чешуйчатые шеи. «Ай-яй-яй!» — качал головой Пин, ловил их руками и складывал в толстый, набитый серебряными монетами кошелек.

Носатый Игл разлил целую бочку харуты и никак не мог понять, то ли во сне, то ли наяву. Несколько раз он просыпался в холодном поту, пихал в бок храпящую Мару и опять проваливался в один и тот же кошмар — залитый харутой подвал, дурманящий запах, как всегда, недовольная всем на свете жена…

Клевал носом у окошка своей хижины Бигги. Поглядывая на залитую туманом улочку, он все ждал, что вот-вот вынырнет из молочной реки Дэн (они частенько посиживали в такие ночи за стаканчиком вина), но вместо Дэна бродили по сонному Унратену чужие тени, шмыгали здоровенные хриссы, мерцали тусклые огоньки. «Где же он загулял?» — думал, засыпая, маленький уродец. Нехорошие предчувствия сжимали сердце. Хотелось выскочить на улицу, кричать, звать его, однако сон уже брал свое. Голова Малыша упала на стол. Он тяжело вздохнул, подумал, что неплохо бы задуть свечу, и заснул.

С каждой минтой туман становился все плотней. Все глубже утопали в нем неказистые дома. Все выше поднималось над городом белое, легкое, как пух, одеяло.

Поеживались от ночной прохлады стражи на башнях. Приходилось быть внимательными вдвойне. А ночь была так тиха. Воздух так полон ароматами снов…

Когда-то, до Водяной Стены, магруты были редкими гостями в Тан-Унратене. Полоса отчуждения с выжженной травой и почти начисто вырубленными деревьями тянулась до самых предгорий. В ней нечего было делать обычному зверью, и магруты редко спускались с гор в поисках пропитания. После разразившейся катастрофы Унра пришла в упадок. Малочисленному населению города не под силу оказалось держать контроль над огромной территорией. Полоса заросла высокой травой. Кое-где тянулись вверх молодые деревца. Появилось зверье. Осмелели магруты. Наиболее подвижные из них частенько выбирались из Магра поближе к морю, где всегда хватало выброшенных на берег морских обитателей. Да и человек казался теперь не столь уж недоступной добычей.