годами изучала и описывала эти предметы, систематизировала их, проводила с ними опыты, сначала одни, потом другие, непрерывно гадая, суждено ли ей раскрыть загадку какого-нибудь инструмента древних и не закончится ли это ее смертью.
Она отодвинула в сторону реликвию бротна – большой разлапистый конус с завивающимися проволочными усиками на вершине.
– Что это? – спросил он.
– Проект, который я делаю для каменщиков и архитекторов, – объяснила она, дивясь тому, зачем они тратят время на разговоры о ее работе. А сама уже рассказывала ему, что нашла способ обращать камень в пыль мгновенно и что ее идея заинтересовала городских чиновников и бизнесменов. В то же время она чувствовала, как у нее пересыхает во рту и нервы берут свое.
А еще она разглядывала его: он стал более мускулистым, чем ей помнилось.
Люпус с любопытством поворачивал голову то в одну сторону, то в другую: вот, на стене, диаграммы, наброски, россыпь таинственных знаков, едва понятных ей самой. Да, и его профиль тоже стал другим: более четким, определенным.
Наконец он повернулся к ней:
– Прямо головоломка какая-то, а не комната.
Не дав себе даже возможности ответить, она набросилась на него, прижала к стене и стала целовать, но почти сразу отпрянула, напуганная стремительностью своих действий.
– Зачем ты это сделала? – спросил он, улыбаясь.
– Не знаю. – И она забегала по комнате, запустив пальцы в волосы, чувствуя, как учащается пульс. – Я не знаю.
– Мне этого не хватало, – сказал он. – А еще я скучал по твоему запаху, все эти годы.
У Люпуса были большие, полные участия глаза Он всегда умел растопить ее сердце одним лишь взглядом. Вот и теперь он взял ее ладони в свои.
– Я никогда – ни на один день – не переставал думать о тебе.
Возможно, все дело было в Оледенении или в надвигающейся войне, но ей вдруг так захотелось жить, прожить этот миг сполна, и она уже ничего не могла с собой поделать. Его прикосновение пробудило в ней воспоминания о прошлом: она вспомнила старание, с которым он предупреждал каждое ее желание, как он целовал ее туда, куда она особенно любила, как его руки исследовали ее тело для ее удовольствия не меньше, чем для его собственного, даря радость им обоим.
Похоже было, что они могли продолжать с того, на чем прервались несколько лет тому назад, и потому она нисколько не возражала, когда он раздвинул на ней слои одежды, сбросил на пол ее плащ; напротив, она вся отдалась ощущениям. Пала жертвой своих страстей. Его ладони скользнули вдоль ее боков, и она уцепилась за его запястья – сначала для того, чтобы сбросить их с себя, но тут же поняла, что вместо этого удерживает их на месте.
– Пойдем куда-нибудь, – предложила она.
– Зачем? – спросил Люпус.
– Боюсь, как бы кое-кто не вернулся. – Все сейчас висело на волоске: ее жизнь, ее дом, ее брак – весь ее мир.
Под ее столом хранилась реликвия хеймр. Она установила ее на треногу по колено высотой, треногу поставила на пол, лишь ей одной известным способом подкрутила ручки настройки, все время прислушиваясь, и наконец повернула крошечный шарик на его верхушке.
– Подойди сюда, – скомандовала она Люпусу.
Схватила его за руку, снова коснулась шарика и ощутила, как ее кожа… растя-а-а-ну-у-у-ла-а-ась, затем покалывание прекратилось…
…полог пурпурного сияния застлал ей глаза… и они ступили на луг.
Когда она обернулась, Люпус стоял, прикрыв глаза рукой от яркого солнца. Его волосы золотились на свету, вся сцена, казалось, была заключена в каком-то нескончаемом полдне. Воздух вокруг дрожал от зноя.
– Что за чертовщина?… – Лишившись дара речи, он топтался на месте, поворачиваясь кругом, разглядывая окрестности вблизи и на горизонте, в точности как это делала она сама, когда попала сюда впервые. – Где, черт возьми?…
Они стояли на дне неглубокой долины, где широкий луг полого спускался к реке, с левой стороны высилась небольшая роща; над их головами вскрикивал ястреб. Трава пестрела яркими орхидеями, насекомые, жужжа, перелетали с цветка на цветок. Осока и папоротник росли вблизи деревьев – дубов и ясеней – в отбрасываемой ими густой тени. Пряные запахи шли от реки, поднимались от растений; трава, цветы, кроны деревьев – все подставляло себя ласковому ветерку, совсем не так, как где-нибудь на Й’ирене. А еще было очень жарко; никогда в Виллирене она не ощущала такой жары, как здесь, под этим ярко-синим небом, в котором царило
Она мечтала об этом – привести его сюда, в ее тайное место, никогда до конца не веря, что это случится.
– Как ты это делаешь? – спросил Люпус, глядя на треногу так, словно она могла что-то ответить. Он снова описал полный круг, разглядывая пейзаж, впитывая взглядом плавные очертания холмов. – Где… где мы?
Она объяснила ему, что они вышли из своего обычного времени, а может быть, покинули даже и сам Бореальский архипелаг. Много раз она приходила сюда одна, проводила здесь несколько часов, исследуя, сравнивая, зарисовывая, пыталась начертить карту этого места, но еще никогда не встречала ни человека, ни румеля. Неподалеку обитала небольшая колония гаруд – на южном берегу реки, в паре часов ходьбы от этого места, но они не желали
