— У него уже проблемы, я думаю. — Падди глотнул виски. — Интересно, у кого он взял бумагу?
— Ничего не могу сказать. Я думал, что у тебя.
— Хрен бы я ему дал денег взаймы. Не веду дел с чинками. Надо бы выяснить… — он задумался еще глубже. — Надо бы выяснить, кто ему денег дал и на кой хрен. Что он покупать собирался? Дерьмо? Чинки уже по уши в этом бизнесе.
— Тут я ничего не могу сказать, я давно не лезу в такие дела, — предпочел сказать я. — И сейчас бы не полез, если бы не «Артист». Главное я сделал: вот те самые деньги. Теперь ты держишь Ву за кишки. Мне этого достаточно.
— Кишки я ему выкручу, это точно, — думая уже о чем-то своем, кивнул Падди. — И ему, и… ладно, неважно. Надеюсь, там была гребаная куча бумаги, и ты о себе не забыл.
— Мне надо было делиться с людьми, — ответил я обтекаемо, но понятно.
— Да! — Падди вскинулся, вспомнив о другом. — Я забрал камень. Он чистый и с Силой, осталось только привязать. Даже дали гребаную бумагу о том, что из него можно сделать что угодно. Но я не знаю, что именно делать. Как это должно сработать?
— Против камня Антенуччи?
— Точно, против гребаного гинни, мать его.
— Насколько я понимаю, человек с камнем должен быть достаточно близко, чтобы его камень не сработал. Например так: Антенуччи хочет идти на встречу, где его ждут неприятности, так скажем. И если человек с другим камнем в паре сотен шагов в это время, то Антенуччи ни черта не почувствует и поедет.
— А по дороге?
— И по дороге лучше бы держаться недалеко. И во время встречи. В этом как раз единственная проблема и состоит. Если его камень выйдет «из-под опеки», то он может почувствовать что-то. Правда, если потом камни снова сблизятся, он снова потеряет осторожность.
Я не сочиняю, я просто много узнавал о камнях после того, как поднял свой с тела Шаплена.
— То есть тебе придется быть рядом, — добавил я к сказанному.
— Мне это не подходит, поэтому у камня будет пока другой хозяин.
— Другой? — удивился я.
Мало кто перепоручает единственный камень кому-то другому.
— Джонни. Джонни будет владеть камнем, пока работа не сделается.
— Этот Джонни? — я показал пальцем в сторону гостиной, подразумевая нашу последнюю встречу в этом доме.
— Он самый. Джонни лихой и вообще ни хрена не боится, ни бога, ни черта. Он честный парень и не сдернет потом с камнем. И его никто не знает в лицо в Маленькой Италии. А гребаный Антенуччи ведь и твой враг, так ведь?
— Можно сказать и так, — осторожно ответил я.
— Тогда ты тоже думай, как с ним разобраться, раз ты так до хрена в камнях этих понимаешь. — Галлахер уставился мне в глаза. — А как надумаешь, мать твою, то ищи его через «Боксера». С ним есть еще два парня, в случае чего. Пошли, мне еще кое-что отдать тебе надо, ты вовремя заехал.
— Что?
— Увидишь. Осторожней с этим.
То, что Галлахер мне отдал, я вез очень осторожно, положив рядом на сиденье и придерживая рукой, чтобы не свалилось при торможении. Вернулся я достаточно рано, чтобы застать Сюзет дома, и когда она увидела меня входящим в квартиру, то первым делом спросила:
— Ой, а что это?
— Падди Галлахер тебе передал, — сказал я, снимая крышку с корзинки и вытаскивая оттуда на диво крупного рыжего котенка с зелеными глазищами. — В благодарность и в память своего покойного кота Руди, погибшего в войне синдикатов.
Котенок огляделся, чуть понюхал воздух, после чего запищал, забарахтался в руке, пытаясь вырваться. Я опустил его на пол, тот замер, но тут же погнался за пояском халата, которым подманила его Сюзет, мало заботясь о том, что халат распахнулся. Потом, не сдержавшись, она схватила зверя и прижала к себе, поцеловав в розовый нос.
— С ума сойти… Как назовем?
— Не знаю, ты решай, его тебе подарили.
— Как звали покойного кота? Руди?
— Руди, — кивнул я.
— Тогда будет тоже Руди. Младший. Надо его покормить.
— И заодно показать, где уборная, — добавил я. — Налей ему молока, а я скатаюсь в лавку.
— Нужен песок. И коробка.
