запрограммированные пульты и коды доступа. Отец мог вернуться в любой момент, зато мы не могли последовать за ним, не имея нужных программ и кодов, которые он хранил в собственной памяти. Именно он изобрел язык для программирования модулей, а значит, без него ПАУКС фактически прекратил свое существование. Мой отец был единственным ключом. За все это время мы так и не смогли взломать его машины. Мы потеряли Терренса Картера, ключевого свидетеля по крайне масштабному делу о коррупции. Приставленный к нему телохранитель тоже был убит вместе с ним. Не говоря уже о том, что обошедшиеся в миллионы долларов модули ПАУКСа, размещенные в местах прохождения червоточин, превратились в бесполезный хлам. По иронии судьбы, полковник Бокс и вся его группа погибли в ходе одной из операций всего несколько недель спустя, так что угроза ПАУКСу сама собой устранилась.
Шеви помолчала, усваивая обрушившийся на нее поток информации, а затем задала вопрос, который ее особенно беспокоил.
– Значит, желтая кровь и обезьянья рука – это еще не все возможные аберрации?
Феликс Смарт ответил совершенно невозмутимо, как будто прибытие из прошлого трупа, отчасти превратившегося в обезьяну, было самым обычным делом.
– Вероятность возникновения сразу двух аберраций чрезвычайно низка. Раньше у смертников изредка случались мутации при прохождении через червоточину. Согласно отцовской теории, временные туннели обладают памятью, которая может вызывать нарушения в квантовой пене. Молекулы перемешиваются между собой. В девяноста девяти процентах случаев наши испытуемые проходили червоточину без каких-либо заметных отклонений, хотя нам случалось наблюдать лишние конечности, возникновение экстрасенсорных способностей, а однажды даже динозавровую голову.
Шеви пришлось постараться, чтобы сохранить непроницаемое выражение лица.
– Голову динозавра?
– Звучит фантастично, верно? Думаю, это был велоцираптор. Нам не удалось выяснить точно.
– Динозавр умер?
Феликс Смарт нахмурился:
– Технически, велоцираптор покончил с собой. В нем еще оставалось достаточно ученого разума, чтобы осознать, что произошло. Так что он схватил пистолет и выстрелил себе в голову. Жуткая история.
Шеви охватило странное чувство, словно ее мозг в мгновение ока перенесся через несколько часовых поясов.
«У меня легкий шок, – поняла она. – Мой мозг не в состоянии усвоить слова, которые слышит. Если его ненадолго оставить в покое, он с этим справится».
– И что же будет дальше, Оранж… профессор?
Прежде чем Феликс успел ответить, негромко пиликнул его телефон: пришло сообщение. Агент вынул из кармана плоский серебристый аппарат и глянул на дисплей.
– Аварийная бригада из Службы внутренней безопасности уже здесь. Значит, сейчас мы скопируем координаты с отцовского пульта и вернемся туда, где он прятался. Может быть, найдем какие-нибудь записи и приберем то, что он мог после себя оставить. Мы же не хотим, чтобы, так сказать, местные жители наткнулись на папины чертежи и построили какие-нибудь суперлазеры на сто лет раньше положенного срока. А вы останетесь здесь и проанализируете видеозапись с пульта на нашей установке.
Шеви смотрела, как ее начальник/напарник решительно зашагал к лестнице, снова собранный и деловитый. А ведь еще и часа не прошло с тех пор, как он потрясенно взирал на тело своего убитого отца.
«Не человек, – подумала она. – Айсберг».
Райли лежал, вытянувшись на низкой койке в камере. Руки он держал перед самым лицом, стиснув в кулаки, чтобы они не тряслись так сильно.
Первой его мыслью было: «Я в другом мире». А второй: «Гаррик. Он придет за мной. Можете смело ставить на это последний шиллинг».
Райли попробовал подумать о чем-нибудь еще.
Сколько он себя помнил, у него никогда не было друга, так что он привык искать поддержки в своей собственной душе. Но иногда, не то во сне, не то в мечтах, он видел высокого парня с рыжей шевелюрой и широченной улыбкой и приобрел привычку мысленно разговаривать с этим парнем, чтобы успокоиться.
«Я жив, верно, Рыжик? И, может быть, эта тюрьма достаточно далеко. Так далеко, что даже Гаррику до нее не добраться».
Но сколько бы Райли ни повторял эти слова, он сам никак не мог в них поверить.
Тогда Райли решил вообще перестать думать о Гаррике, но не так-то просто успокоиться, если лицо безжалостного убийцы все время стоит у тебя перед глазами.
Что ж, тогда надо подумать о чем-нибудь другом.
Скажем, о желтой крови, истекающей из сердца того старика. И еще рука у него была какая-то странная, как будто обезьянья. А как насчет той бесстыжей девицы в длинных черных подштанниках? Какой-то он чудной, этот новый мир, и даже тюремная камера в нем выглядела необычно.
Впрочем, у каждой тюрьмы есть дверь, а у каждой двери есть замок.
