дальнейшего внимания.

– Тебе надо повзрослеть, Дельфина, – донесся резкий упрек Рейчел. Затем голос у нее смягчился, и она, проследовав за психологом к бюро, нежно коснулась плеча Дельфины. – Прости, – сказала она, – но я по тебе соскучилась. Я думала, что мы, по крайней мере, могли бы сегодня вместе пообедать.

Дельфина смахнула с себя непрошеную руку, а голос у нее самой прозвучал как-то ломко.

– Меня не было всего неделю. Ради Бога, мы же с тобой не пара.

– Мы могли бы ее составить. Могли бы ст…

– Нет, Рейчел. Не в том смысле, который ты вкладываешь. Не хочу выглядеть грубой, но у меня нет склонности к тому, что ты предлагаешь.

– Однажды была.

– Вот именно: однажды. Когда я была убита горем из-за смерти отца. Мне просто требовалось утешение. Мне было не к кому… не к кому обратиться.

– Это было сексуально. Ты это знаешь.

Дельфина сердито ударила основанием ладони по крышке бюро.

– Нет! Не было!

– Я трахала тебя пальцем вот здесь, в этой самой комнате. И ты тогда не возражала. Так ведь?

На мгновение Дельфина была шокирована тем, с какой грубостью медсестра упомянула о том, что произошло между ними.

Лицо у Рейчел покраснело, и она снова придвинулась к Дельфине, даже ближе, чем раньше. Голос у нее был полон лукавой вкрадчивости, когда она проговорила:

– И давай не будем забывать: ты пришла ко мне позже той ночью, и мы занялись любовью, на этот раз по-настоящему, в моей постели!

Комната вдруг озарилась – солнцу удалось появиться напоследок, прорвав пасмурное небо, где мрачные облака начинали ломаться и освобождать кусочки чистого пространства. Но даже просветлевший день не мог поднять настроение Дельфины.

– Да, – ответила она на насмешку Рейчел, – но только потому, что в ту ночь я боялась остаться одна. Ты знаешь, что мне нужно было утешение.

– Ха! Конечно, ты была расстроена – в то утро ты только что узнала о смерти своего отца. Но, послушай меня, Дельфина, ты была страстной, даже неистовой, и скоро для тебя не осталось никаких запретов. Я показала тебе, какой красивой и сильной может быть физическая любовь между двумя женщинами, и ты жаждала учиться. Не было ничего, чему бы ты сопротивлялась и чего не хотела бы испробовать. Да, признаю, ты была близка к истерике, но в ту ночь со мной ты показала свою истинную природу, ту свою сторону, которую так долго подавляла.

– Это было умопомрачение! Я не жалею об этом, и мне тогда казалось, что это поможет. Мне было так больно, что требовалось обратиться за помощью хоть к кому-нибудь – к кому угодно! – и подвернулась именно ты. – В глазах у Дельфины сверкали слезы, пока еще только появившиеся.

Она продолжала:

– Рейчел, почему ты не можешь понять, что это длилось только одну ночь, когда я была слабее всего, когда мне было так одиноко? Впервые в жизни я по-настоящему оказалась совсем одна. – Первая слеза стекла по ее смуглой щеке. Дельфина выпрямилась, попыталась взять себя в руки. – Это… это не стало для нас началом связи. Нас вообще нет! Ну, должна же ты понимать, что я тобой в этом плане не интересуюсь. Наверняка ты заметила, что с тех пор я избегаю оставаться с тобой наедине.

– Или соблюдала со мной дистанцию, потому что была в отказе. – Голос у Кранц был холоден.

Дельфина начинала сердиться, несмотря на слезы, теперь изукрасившие ей щеки полосками.

– Мне было стыдно за то, что произошло в ту ночь, вот почему я соблюдала дистанцию. Это было трудно из-за совместной работы, но ты, должно быть, поняла, что того же самого никогда больше не случится.

– Ты могла бы поговорить со мной. Я бы помогла тебе разобраться с твоим самоотречением.

Слова Дельфины прозвучали резко – она словно решила, что раз урезонить Рейчел нельзя, то ей самой придется быть бескомпромиссной.

– Что бы ты ни говорила, особенно о той первой – и последней – совместной ночи, это не делает меня лесбиянкой. Это не для меня.

Рейчел злилась все сильнее.

– Ты не можешь просто отбросить…

– Я могу это отбросить, – резко перебила ее Дельфина. – И я это отбрасываю. Я по-прежнему считаю тебя подругой и коллегой, той, с кем я могу поговорить о нашей работе, но не более того. – На мгновение она пожалела, что причиняет боль медсестре, которая была так добра к ней в прошлом, и понизила голос. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты была мне подругой, Рейчел, – проникновенно сказала она.