устояв, сначала сделал хороший глоток. Потом потряс возле уха: та была почти пуста.

Эш глянул на люминесцентный циферблат часов: 23:15. В замке Комрек все было тихо и спокойно.

Когда он устанавливал камеру датчика движения в западном коридоре, один из охранников сообщил ему, что патрули будут следить за коридорами и залами нижних этажей на протяжении всей ночи…

Ранее Хельстрем показывал Эшу, сколь разорен и изуродован обеденный зал. Поднимаясь по широкой лестнице, исследователь услышал звук, напоминавший гудение сотни пылесосов и ощутил порывы морского воздуха из открытого окна где-то наверху. Эш догадался, что все высокие окна были распахнуты, чтобы попытаться избавиться от зловония, которое он до сих пор ощущал. Он дрожал от холода, исходившего из зала, и глаза у него расширились, когда он увидел, что там творится в данный момент.

Все столы и кресла были сдвинуты в одну сторону, и десяток кухонных работников орудовали промышленными пылесосами – именно поэтому звук был настолько громким, – чтобы очистить пол от того, что было похоже на вулканический песок.

Не обращая внимания на зловоние, Эш опустился на корточки и зачерпнул горсть темно-серых зернышек, больше похожих на пыль, чем на песок, как подумал он, просеивая их сквозь пальцы.

– Раньше это были мухи! – Хельстрему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гул пылесосов.

Эш поднялся, в недоумении глядя на Хельстрема.

– Они летали по всему залу, – говорил Хельстрем, приблизившись к уху Эша, – липли людям на лица, пролезая им в глаза и уши, набиваясь во рты!

Он взял исследователя за локоть.

– Давайте уйдем отсюда, чтобы можно было поговорить. Лучше пусть они продолжают работу.

Пока они шли к нему в гостиную, Хельстрем рассказал Эшу о бедственном нашествии личинок – они выползали прямо из еды, которую ели посетители! – а потом о сотнях – тысячах – мух, которые роились по залу, набрасываясь – набрасываясь! – на гостей замка. Эш радовался, что выбросил свой зараженный сэндвич, прежде чем личинки претерпели метаморфозу. Несмотря на свой опыт работы с неестественным, он никогда раньше не сталкивался с проявлениями такого массового характера и был поражен до глубины души.

Теперь, когда Эш продолжал свое бдение в длинной галерее, его внимание привлекла, в частности, одна картина: кровожадная стычка между жестокими с виду воинами в килтах, некоторые из которых либо размахивали палашами у себя над головой, либо вонзали их в незащищенные животы английских солдат в красных мундирах, а другие обрушивались на врагов со зловещими лезвиями. Он поднялся со стула, чтобы рассмотреть картину поближе. Голова одного несчастного англичанина была почти отсечена, и беспредельный ужас, охвативший лицо бедной жертвы с дико вытаращенными глазами, беспощадно воспроизводился в мельчайших деталях. Дым пятнал небо и затемнял облака, как бы с целью отразить бойню ниже. Эш нашел реализм картины едва ли не слишком ужасным, чтобы созерцать ее долгое время, и двинулся вперед, надеясь найти что-нибудь более мягкое, более обнадеживающее.

Вскоре он нашел нечто подобное – изображение трех прекрасных дам в париках, мирно сосредоточенных на вязании, что не мешало им переговариваться между собой, возможно, в ожидании возвращения своих мужчин с охоты, занявшей целый день, или даже после дикого сражения в какой-нибудь далекой долине. Кожа у них была почти такой же белой, как их платья с оборочками, хотя щеки были грубо нарумянены, слишком сильно для белизны их кожи.

Его размышления были прерваны звуком мягких шагов в длинном, продуваемом сквозняками коридоре. Эш вглядывался в сумрак, меж тем как шаги становились все громче и из темноты появилась странно знакомая фигура.

Седрик Твигг, зрение у которого, несмотря на наступление болезни Паркинсона, оставалось столь же острым, как всегда, узнал человека, в одиночестве стоявшего в освещенном луной коридоре. Он сразу выпрямился и попытался идти обычной походкой, хотя это ему не совсем удалось: левая нога казалась тяжелее правой и слегка подволакивалась. Глубокий холщовый мешок, который он нес в одной руке, становился все тяжелее. Прежде чем подойти к исследователю, он утер слюни с подбородка тыльной стороной дрожащей свободной руки. Но шаги его оставались короткими, голова продолжала подрагивать, а мышцы лица заметно одеревенели. Невролог, у которого он консультировался, предупреждал о возможности подобного, и Твигг понял, что относится к тем несчастным жертвам болезни Паркинсона, у кого симптомы появляются быстро, почти не снимаемые перголидом, который он принимает.

Другой человек – он вспомнил, что его зовут Эш и он, предположительно, какой-то охотник за призраками – ждал, чтобы Твигг к нему подошел. Убийца надеялся, что небольшие сотрясения, пробегавшие через его тощее тело, не слишком заметны.

– Мистер Твигг, не так ли? – сказал Эш, когда убийца приблизился. Твигг ничего не сказал, отметив, что Эш смотрит на сумку у него в руке.

– Я Дэвид Эш, – снова обратился к нему следователь. – Мы встречались в самолете, помните?

Твигг, уже вплотную подошедший к Эшу, кивнул, на этот раз осознанно.