повторилась она.

Кейт была смущена.

– Что ты имеешь в виду под «всей правдой»? – сказала она. – Я не понимаю.

Глория мрачно улыбнулась.

– Потому что ребенок Юнити был не сыном, как сообщили Гитлеру, но дочерью. И даже в таком раннем возрасте по чрезмерно большой голове девочки и другим физическим атрибутам было очевидно, что дочь Юнити и Гитлера была и всегда будет слабоумной.

Пока сумасшедшие шли к нему шаркающей походкой с бесполезно болтающимися по бокам руками, Эш озирался в поисках спасения. Позади него, в конце коридора, была большая, крепкая на вид деревянная дверь, а напротив лифта была дверь камеры, открытая настежь огромной волной давления, порожденной ускоренным прибытием древнего «катафалка».

Все еще плохо держась на ногах и с трудом дыша, он, шатаясь, пошел по коридору к деревянной двери. Стал возиться с большой ржавой дверной ручкой над пустой замочной скважиной и наконец сумел ее повернуть. Эш с силой толкнул дверь, но та не шолохнулась. Молясь, чтобы ее просто заклинило от вековой грязи, он ударил по ней плечом. Она не поддавалась его усилиям. Когда вой и плач у него за спиной стали ближе, он нагнулся и посмотрел в замочную скважину, нет ли ключа с другой стороны.

Скважина была пуста. Однако через нее дул сквозняк с намеком на море. Он в отчаянии толкал дверь и колотил по ней, но не сдвинул ее даже на йоту.

Отказавшись от дальнейших усилий, он повернулся лицом к приближающейся орде.

В длинном коридоре толпились более пятидесяти пациентов, и пылевое облако по-прежнему, как сценический туман, клубилось вокруг их ног. Он видел их безумные лица. Они выглядели как ходячие мертвецы.

Один из толпы вышел вперед, подняв руки к Эшу. Затем последовал другой, сходным образом простерев руки с пальцами, изогнутыми наподобие хватающих когтей. Странный мяукающий звук сорвался с пыльно-белых, растрескавшихся губ первого человека, с которых капала слюна.

Эш решил – единственным для него вариантом остается бравада.

Выпрямившись во весь рост, он сказал командным голосом:

– Стойте, где стоите. Я хочу, чтобы вы вернулись в свои комнаты, пока я вызываю экстренную помощь. – Он намеренно не употребил слово «камеры» на случай, если оно распалит их неприкрытое возмущение еще сильнее.

Один или двое остановились и стали озираться, сбитые с толку, но остальные продолжали шаркать ногами в его направлении. Ближайшие трое подходили к нему в свободном треугольном строю, занимая всю ширину коридора.

Эш сделал единственное, что мог: направился прямо к этой троице, строго предупредив их.

– Отойдите в сторону, дайте пройти, сию секунду!

Его логика состояла в том, что такие пациенты скорее просто сделают, как им сказано, а не наоборот, и на мгновение казалось, что уловка сработала. Первый остановился, опустив руки и озираясь, как будто сбитый с толку. Второй человек сделал то же самое, хотя тяжело дышал, захватывая огромные порции запыленного воздуха, так что его объемистый живот постоянно пульсировал, то втягиваясь, то выпирая.

Но третий, по-видимому, был даже агрессивнее двоих своих безумных соратников. Он стал прямо на пути у Эша и с глубоким горловым рычанием замахнулся сжатым кулаком и направил удар на чужака.

Эш блокировал предплечьем кулак человека с дикими глазами, а затем сильно оттолкнул его обеими руками. Тот тяжело упал на грязную, влажную кирпичную стену, и Эш воспользовался этим, бросившись в толпу, стиснутую в коридоре. Но он пробежал всего лишь три ярда, прежде чем они начали его одолевать.

Они выли и визжали, скулили и кричали, колотя его, молотя по нему, когда он пытался защититься от худших проявлений их враждебности, закрывая голову и лицо руками. Он боролся изо всех сил, но их было слишком много.

Он почувствовал, что падает, и, наполовину охваченный паникой, ударил кого-то ногой, но лишь для того, чтобы самому получить удар ногой в ответ, и на этот раз удар босой ноги женщины пришелся ему в пах.

Он вскрикнул от боли, а затем ударил ее кулаком, и только адреналин помог ему перенести боль, переведя ее в разряд дискомфорта, а не в нечто невыносимое. Адреналин также придавал ему сил и прояснял ум. Он толкал, бил, ударял ногами, сражаясь изо всех сил, не обращая внимания, бьет ли он мужчину, женщину или ребенка, осознавая только то, что, если он не вырвется в ближайшее время, его, вероятно, затопчут или забьют до смерти.

С нечеловеческим усилием он вздыбился, отбиваясь от тех, кто пытался втащить его обратно в назойливую массу. Краткие образы мелькали у него