лично Сталину. В пакете был план «Барбаросса». Добиваться встречи пришлось через Молотова, и это крайне не понравилось Берии. В итоге чрезвычайный и полномочный посол очутился за решёткой. Ничего личного, просто лёгкий шантаж. После начала войны, когда план «Барбаросса» начал действовать, Майского отпустили. Но за это пришлось заплатить обещанием — снимать для Лаврентия Павловича копии с важных документов.
Берия, который усердно пытался пошатнуть позиции Молотова, не мог оставить Майского в покое. В феврале 1953 года академик вновь был брошен в подвалы Лубянки. Допрашивал его Берия лично, вынуждал признаться в шпионаже в пользу Великобритании. Бывшему послу было почти 70 лет, и после побоев он признался в мнимых преступлениях. Ему инкриминировали статью 58 Уголовного кодекса РСФСР — «измена Родине».
Берию арестовали через четыре месяца после смерти Сталина, в июне 1953 года, и обвинили в шпионаже и заговоре с целью захвата власти. Ивана Михайловича как пострадавшего от его рук должны были отпустить, но у Лаврентия Павловича в сейфе нашли бумаги Майского и ещё два года ему пришлось провести в камере.
Агния Александровна, жена Майского, продолжала приезжать летом на дачу в Мозжинку. Соседи-академики при встречах отворачивались от неё — даже простая беседа с женой изменника родины могла быть опасной. Иван Антонович был одним из немногих, кто поддерживал с ней добрые отношения.
В 1955 году Майского выпустили и даже восстановили в партии. Иван Антонович сразу же возобновил отношения со своим старшим другом. Весной 1956 года, воспользовавшись любезным предложением хозяев, Ефремов снял у них дачу. Здесь он наконец смог погрузиться в работу над первым своим романом. В августе Майский уехал на лечение к Балтийскому морю, и дача совсем опустела. Дожди днём и ночью заливали древнюю Звенигородскую землю, сильные ветры ломали деревья, бурей повредило антенну радиоприёмника. Хозяйский пёс Пушок по ночам скулил и просился под крышу. Но в доме было тепло — грели батареи. Присутствие Таси создавало покой, столь необходимый Мастеру. Визитёры не добирались в Мозжинку, боясь плохой погоды, ничто не нарушало сосредоточенности. Когда хотелось отдохнуть, переключить внимание, Иван Антонович с Тасей ходили в клуб: там каждый вечер показывали кинофильмы, которые редко шли в массовом прокате. Особенно полюбил Иван Антонович фильм «Мост Ватерлоо» с трогательной, нежной и непреклонной Вивьен Ли.
Сосредоточенность не нарушило даже известие о смерти академика Владимира Афанасьевича Обручева, который был для Ефремова старшим другом и критиком, интересным корреспондентом и советчиком. Вот кто много успел на своём веку! Дай бог каждому прожить 92 года и оставить после себя столь богатое научное и литературное наследие.
Иван Антонович и Тася много гуляли — вдоль обрывистых берегов Москвы-реки, в полях и по лесным дорожкам, среди берёз и вековых дубов. Благодатная тишина разливалась над Звенигородской землёй. На границе XIV–XV веков в гордом городе на холмах княжил сын Дмитрия Донского Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский и Галицкий, правил по чести, растил сыновей, построил храм, который расписывали Андрей Рублёв и Даниил Чёрный. Именно он по древнему праву и по завещанию отца должен был стать великим князем Московским в случае смерти своего старшего брата Василия. Однако митрополит Фотий пригласил его в Москву для присяги сыну Василия, и это заставило звенигородского князя начать борьбу за восстановление справедливости. Юрий Дмитриевич был умён, удачлив в сражениях, «не творил зла» жителям захваченных городов, завоёвывая их уважение. В 1433 году он первый раз занял Москву, в 1434 году пришёл в столицу во второй раз — как великий князь Московский. Здесь он и умер — скорее всего, от яда. Через века Россия пронесла наследство Юрия Дмитриевича: именно он начал чеканить монеты с изображением Георгия Победоносца, копьём пронзающего змея. Монета получила название «копейки» — от слов «копьё». Этот же символ украсил герб столицы.
Звенигородская земля, пропитанная трудом и радостью, рождала восхищение красотой природы, облагороженной человеческими руками. Может быть, потому так любил изображать Звенигород Николай Константинович Рерих, может быть, потому так хорошо работалось здесь Ефремову.
Как когда-то волей князя Юрия Звенигород соединился рублёвскими росписями с Троице-Сергиевой лаврой, так незримым мостом Мозжинка соединилась с Абрамцевом, где родился замысел новой повести, которая за лето выросла в роман «Туманность Андромеды». Почти десять лет Иван Антонович накапливал научные факты, записывал идеи, повороты будущего сюжета — «Премудрых тетрадей» становилось всё больше. Логика и проблематика повести проявились отчётливо, зримо. Сначала писатель думал озаглавить повесть «Великое Кольцо» — так он назвал союз цивилизаций разных планет, но затем центр тяжести изображения сместился: в фокусе должен оказаться человек будущего. Показать, каким он станет, — вот главная задача. Не затухание и обмельчание человечества, как в «Машине времени» Уэллса, а торжество человеческого духа в гармонии с наукой, эмоциональным богатством и физическим совершенством личности.
Фантасты, изображая будущее, вводили в свои произведения образы простака, пионера-первопроходца или чудака-профессора, неожиданно оказавшегося в новом мире. Таким образом, взгляд на общество будущего получался извне. Ефремов поставил себе задачу показать это общество изнутри, погрузить в него своего читателя, окружить реалиями коммунистического завтра. Эффект получился поразительным: не мы с наших узких позиций взираем на незнакомый мир, но свободно живут в нём герои, обращаясь мыслями к прошлому Земли в её развитии, анализируя ход истории, рассказывая об уроках инферно.
К весне 1956 года Ефремов почувствовал, что предварительная работа закончена, пора писать. В тишине весенней Мозжинки время словно придвинулось к очам, сгустилось вокруг писателя.
«…Но прежде чем на бумагу лягут первые слова, первые строчки, я должен до мельчайших подробностей
