– Простите, друзья, – сказал Агван сдержанно, – но в нашем доме случилось несчастье. Был убит мой слуга.

– Убит? – Щербатской, догадка которого оправдалась, разом осунулся. – Как это произошло?

– Я еще не знаю, – ответил Доржиев.

Неожиданно снова вмешался Жданов:

– Если досточтимый кхенпо позволит, мы бы могли осмотреть тело. Возможно, я или мой друг сможем помочь в поисках убийцы.

Агван снова бросил на Георгия Филимоновича короткий изучающий взгляд.

– Я готов принять любую помощь, – кивнул он. – Убийство в священном месте, а тем более там, где обитает далай-лама, – неслыханное святотатство. Виновный должен понести наказание в самый краткий срок.

Проследовав за Доржиевым и сопровождавшим его монахом, Щербатской и Жданов оказались у входа в небольшую келью в левом крыле здания. Обстановка здесь была предельно аскетичной: лежак, покрытый соломенной циновкой, стол, табурет, полка для свитков и письменных принадлежностей, небольшой запас свечей.

Убитый лежал на полу, лицом вверх. Судя по пятнам крови, его перевернули обнаружившие тело монахи. Нижняя половина лица несчастного была густо покрыта запекшейся кровью, во рту торчал грубый кляп из скомканной тряпки, а руки и ноги были перетянуты веревкой. Пятна крови также были видны на циновке, покрывавшей лежак.

– Это он, – произнес Агван на бурятском.

Щербатской кивнул, затем спросил Жданова:

– Как думаешь, Жорж, что за рану ему нанесли? Никогда не слышал, чтобы били в рот…

– Это не рана. – Георгий Филимонович осторожно склонился над умершим, кончиками пальцев вытащил изо рта его измочаленную зубами тряпку, заглянул внутрь, затем поддел прилипший к одежде небольшой квадрат бумаги. – Ему вырезали язык, – констатировал он, поднося найденный листок к свече, которую держал в руках один из монахов. На листке было выведено всего одно слово монгольским вертикальным письмом тодо-бичиг. – Что здесь написано? – вопрос этот Жданов задал Федору Ипполитовичу, но Доржиев ответил первым:

– Бегдзе. – Короткое монгольское слово прозвучало в повисшей тишине зловеще. – Скрытая кольчуга. Это имя древнего бога войны, одного из докшитов – ужасных палачей. Бегдзе – верховный покровитель и защитник далай-лам и панчен-лам.

– Благодарю, – кивнул Георгий Филимонович.

– Что вы узнали? – поинтересовался Федор Ипполитович, которому было явно не по себе в компании изувеченного трупа.

Жданов вместо ответа обратился к Агвану:

– Досточтимый кхенпо, давно ли вы были знакомы с этим человеком?

Тот еще раз внимательно посмотрел на погибшего, затем кивнул:

– Давно. С того дня, как далай-лама покинул Лхасу.

– Хорошо. – Лицо Жданова снова приобрело выражение расслабленного спокойствия. – Я благодарю досточтимого кхенпо за возможность осмотреть убитого. С вашего позволения, нам необходимо обдумать увиденное, прежде чем делать какие-то выводы. Вам же я смиренно советую спросить каждого монаха, который находился возле выходов с территории монастыря, кто покидал его в ближайшие час или два.

Доржиев кивнул. Вновь распрощавшись, русские наконец покинули монастырь Едва они вышли за пределы слышимости, Федор Ипполитович буквально набросился на Жданова:

– Жорж, изволь объясниться. Что за мистификация? Почему ты не рассказал Доржиеву о яде? Что за странные вопросы?

Георгий Филимонович поднял воротник шинели, защищаясь от порывов колючего ветра. Порывы эти доносили редкие удары монгольских колоколов. Звук их сильно отличался от звука колоколов русских – был он непродолжительным, фактически лишенным обертонов и вибрации, к которым привычен слух православных прихожан.

– Поспешные выводы, Федор, – вот чего надо бояться, – Жданов втянул голову в плечи и поглубже натянул свою бобровую шапку. – Дело это крайне необычное… Впрочем, стоило ли ждать иного, оказавшись в Урге?

– Лично я не вижу в нем ничего необычного. Какой-то заговорщик подкупил слугу, чтобы тот добавил в питье яд, а после, когда дело было сделано, избавился от него, дабы несчастный не проговорился.

Георгий Филимонович покачал головой.

– Здравое предположение, если не принимать во внимание некоторых особенностей. Предлагаю пока оставить эту тему – я предпочел бы продолжить ее, сидя у печки с чашкой горячего чаю. Здешняя погода, Федор, не слишком располагает к беседе.

– Твоя правда, Жорж, – согласился Щербатской, и остаток пути ученые проделали молча.

Вернувшись в консульство и наскоро переодевшись, они встретились в кабинете Федора Ипполитовича. В небольшом камине весело плясали язычки пламени, тихонько подвывал ветер в оконных щелях, но в комнате царил благостный, умиротворяющий покой, напрочь отбивавший охоту о чем-то всерьез беспокоиться. Ожидая, пока подадут чай, товарищи уселись у камина, протянув к огню озябшие ноги.