белыми, сероватыми и синеватыми чешуйками с матовым блеском, вроде тусклого вытертого перламутра. Только по правому борту выделялись несколько ярких вишневых пятнышек.
Издалека смотрелось красиво, как ракушечный грот. Я видел такие, когда мы с отцом ездили отдыхать к Черному морю.
– Иван Палыч, подойдите-ка! – Следователь махнул рукой какому-то лысому дядьке. На нем был синий халат. Такие носят технички и трудовик в нашей школе.
Лысый подошел, вынул из кармана лупу и, присев на корточки, вгляделся в модель драккара.
Присвистнул.
– Что, оно?! – спросил следователь.
– Ногти, – подтвердил дядька в халате.
Все, кто был в комнате, скривились. На их кислых лицах было написано отвращение. А я вдруг вспомнил. Я ведь об этом читал!
– Это Нагльфар! – сказал я. – Корабль мертвых. Не слышали? Прежде чем наш мир окончательно загнется, Великий Волк Фенрир проглотит солнце, земля замерзнет, все реки и моря покроются льдом. И великаны начнут битву с богами. Они приплывут на корабле, построенном из ногтей мертвецов. Вот почему викинги стригли ногти умершим – чтобы подольше сохранить наш мир.
Я взял кораблик в руки – он оказался довольно тяжелый. Модель простая, но красивая. Хотя, конечно, от такой красоты веяло жутью. Сколько людей уничтожил Грызун, чтобы построить свою модель Корабля Мертвецов? Чего он хотел? Защитить свой мир? Или просто погубить чужие?
Я был так потрясен, что даже вспомнил и процитировал по памяти из «Прорицаний вёльвы»:
– Что это? – спросил следователь, глядя на меня в замешательстве.
– Скандинавские саги, – ответил я, любуясь корабликом. Зачетная игрушка.
Все смотрели на меня и вздрогнули, когда их окликнули:
– Эй, там ничего нет!
Один из тех, кто пытался выломать комод из кладовки, доложил:
– Вытащить эту махину наружу нереально, но мы вынули ящики, сняли заднюю стенку и смотрите – тут ничего нет. Ничего!
В доказательство парень постучал костяшками пальцев по стене кладовки.
– Видите? Стена. Бетон.
– Нет есть! – возразил я. – В соседней квартире проверьте. До нас здесь старуха жила, она тоже про каких-то призраков рассказывала.
Все повернулись и как один уставились на меня.
– Мы это проверим, Макс, – сказал следователь. – Обязательно. А пока собирайся, поедем с нами.
– Вы что, не верите мне? – разозлился я. – Хорошо. Можете не верить. Но этот, Ночной Грызун… Он ведь останется там, за стенкой! Настоящий, взаправдашний. Он и дальше будет убивать и никогда не остановится. Нагльфар плывет… У мертвецов растут ногти… И вы ничего не сможете с этим поделать!
Я кричал, но они смотрели мимо меня и как будто не слышали.
Они просто отвернулись от меня. Все до единого.
Дмитрий Тихонов
Свиноголовый
Я «Монстр» – «Вельзевул» – «Тучный бег
Когда мир снаружи сужается до размеров крохотного освещенного пятачка под фонарем, а все остальное пространство занимает бездонное черное небо, кажется, что если открыть окно, то небо хлынет в комнату, затопит ее. Тебя вынесет наружу, в бескрайний океан пустоты, и ты сам станешь пустотой, и стенки твои треснут и рассыплются, и рыбки и водоросли выплывут из тебя наружу. Тогда, в самый последний момент, гаснущим рассудком поймешь, что ты – лишь средство, кисть, которой художник все это время писал нечто значительное и абсолютно бессмысленное.
Я ненавижу пригородные электрички. Особенно зимой. В них тесно, холодно, воняет куртками и грязными носками. Меня мутит от окружающих, их унылых, ничего не выражающих лиц, разговоров, ухмылок, от их телефонов и планшетов, полных несусветной чуши. Сорок минут, проведенные в вагоне или тамбуре, становятся настоящей пыткой. Но я все равно езжу в электричках. Каждый день.
Это часть искупления.
