расспросить своего приятеля, лейтенанта Фоссе, но он категорически отказался что-то рассказывать, ссылаясь на приказ, и дружески посоветовал мне «не совать нос», если не желаю больших неприятностей. Но люди из дворцовой обслуги говорили, что, вроде бы, как раз перед смертью, короля посетили американский и британский послы. Однако это ведь слишком большие люди, чтоб опускаться до столь грязных дел?
А уже на следующий день, прибыв в казарму, я узнал, что наш полк посылают на фронт! Чтобы мы показали образец героизма, сражаясь как берсерки и воодушевляя остальные войска. Нас выпихнули из Осло уже 21 сентября днем, даже без части тылов и запасов, сказав, что мы получим недостающее на месте. И везли без остановок, как экспрессом, мы прибыли на место поздно вечером 22 числа. Наш полк был полного состава, три батальона по четыреста человек, еще противотанковая батарея, шесть 76мм пушек, и зенитная батарея, восемь 40мм «бофорсов». Нет, бронетехники не было, хотя мы считались «бронемоторизованными» и в штат входила рота американских бронетранспортеров — но их, как и автотранспорт, не погрузили. Зато к нам присоединили целых два полка «синерубашечников», это добровольцы из столичного «асгарда» — четыре тысячи штатских необученных, вооружены лишь стрелковым оружием, артиллерии и минометов не имели совсем, были абсолютно не слажены в роты и батальоны, а когда я пообщался с их «офицерами», то убедился, что это, в большинстве, люди без всякого военного образования и опыта, зато показавшие «особую верность королю». Еще, уже на месте, к нам примкнули остатки разбитых под Му-И-Рана подразделений 7й дивизии — всего мы имели в строю около девяти-десяти тысяч бойцов. Но почти не было артиллерии — помимо уже названных мной двух батарей, налицо были еще две 105мм, шесть 76мм пушек и десяток минометов с очень малым числом боеприпасов. Также у нас было очень мало средств связи — один радиоузел и два десятка полевых телефонных аппаратов, при недостаточном количестве кабеля. Совершенно не было транспорта и тылового обеспечения — фактически, нам пришлось двое суток питаться сухим пайком! И не было дивизионного штаба — всю штабную работу повесили на штаб нашего гвардейского полка, так что мне, помимо прямых обязанностей, пришлось быть еще кем-то вроде полкового адъютанта.
Мы выгрузились в городе Мушеэн. Место для обороны было очень удобным — на западе был Вефсна-фиорд, на востоке гора Ейттинн, за ней озеро Ресватн, а дальше снова горы, и всего десяток километров до шведской границы. Наша позиция перекрывала единственный путь на юг — железную и шоссейную дороги, идущие по долине реки Вефсна. Но никаких подготовленных оборонительных позиций не было, и не было шанцевого инструмента, нам пришлось еще разыскивать в городе кирки и лопаты, для рытья окопов. А у «синерубашечников» был с собой спирт, и многие еще в поезде успели напиться в хлам — так что вся работа пришлась на долю гвардейцев. Не было никакого инженерного оборудования — ни мин, ни колючей проволоки. Нас учили, что в Армии США, если надо занять капитальную оборону, из тыла подвозят сборный укрепрайон, это как бетонный конструктор, из которого можно собрать на месте доты, а после разобрать и увезти, когда в нем не будет надобности. Но у нас не было ничего этого — мы еще ковыряли твердую землю и валуны, когда русские вышли на нашу позицию!
Наверное это была разведка — встреченные нашим огнем, они откатились назад. И сразу же последовал авианалет — реактивные бомбардировщики разнесли в Мушеэне железнодорожную станцию, куда только что прибыли эшелоны со снарядами и снабжением для нас. А винтовые штурмовики трижды прилетали, утюжили наши позиции, летали буквально над головами — один самолет нам удалось сбить, он упал где-то в горах, но мы потеряли больше двухсот человек, пять зениток из восьми и половину артиллерии. После был обстрел, не слишком частый, но не дающий нормально работать, «синерубашеные» вообще отказывались идти туда, где падают снаряды, они разбегались по городу, пьяные, не слушая приказов, нам стоило большого труда удержать это стадо в повиновении!
Да, мы докладывали в Военное Министерство о сложившейся обстановке. Получили приказ стоять не отступая, такова монаршья воля. Мы думали, что у нас еще есть время. Но уже с утра 24 сентября над нами разверзся ад.
Мы и прежде видели в небе лишь русские самолеты. Сейчас же, под прикрытием «мигов», прилетело множество бомбардировщиков, «дорнье-217», я видел такие еще в ту войну, они шли на высоте, недосягаемой для наших малокалиберных зениток, да и что могли сделать три уцелевших «бофорса» против такой армады — и бросали на нас не только бомбы, но и напалм, стекающий по склонам, в траншеи и в пещеры, люди сгорали заживо. А когда самолеты улетели, начался обстрел, 24-сантиметровым калибром, держаться в окопах было невозможно! И оказалось, что нас обходят — и с левого фланга, где русская морская пехота переправилась через фиорд, и с правого, там егеря из «эдельвейса» прошли по горным тропам и спускались в долину, отрезая нам пути отступления. В завершение, русские атаковали по фронту, теперь это были не легкие бронемашины, а огромные тяжелые танки с очень мощными пушками, наши снаряды, и даже базуки, их не пробивали!
Наше сопротивление было безнадежным. Начальник медицинской службы полка, майор Бьяркенсен заявил, что здоровье и психологическое состояние людей не позволяет продолжать боевые действия (
Что с нами будет? Я видел, как сдавшихся «синерубашечников» — многие из этих несчастных так и не успели получить обмундирование — ваши немецкие союзники расстреливали поголовно как «партизан». Я взываю к вашему милосердию — в пещерах под горами Ейтинн, которые вы залили газом и
