Мне же было без разницы. Хочет Аделина таким образом свои прегрешения перед обитателями этих мест искупить — пожалуйста! Может, и ее изображение на новостном столбе повесят с восхвалениями.

— Легко быть добренькой на расстоянии и за чужой счет, — все же сорвалось с языка.

Анб понимающе улыбнулся.

— Постарайся ее понять, — терпеливо увещевал он, подойдя ко мне и проникновенно заглянув в глаза. — Ей многое пришлось пережить: нужду, тяжелую работу, несправедливое заточение, годы страха. И тебя она любит, как может, но и постоянно помнит о том, что ты — дочь ее мучителя.

Угу. А еще ключик к желанным сокровищам. Ведь она знала, что только я могу вытащить ларец и уничтожить источник страшной болезни. Может, потому и была со мной мила. Вот как теперь ей верить?

Отвечать я не стала, не желая продолжать препирательства, но по моему лицу Говард и так все понял. А потому, как разумный человек, поспешил сменить тему:

— Дай-ка пока посмотрю, что там у тебя под повязкой, а то за всей этой беготней я как-то подзабыл свою главную пациентку.

— Не нужно, — буркнула и еще больше насупилась.

— Ведешь себя как ребенок, — удрученно покачал головой Анб. — Нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью.

— Какая теперь разница? — отмахнулась я. — Хуже, чем есть, точно не станет.

Неодобрительно поджав губы, Анб все же попытался придержать меня одной рукой, а второй что-то там проделать с повязкой, но я с силой мотнула головой и почти выкрикнула:

— Да отстаньте вы уже, наконец!

Его недовольство усилилось. Но раньше, чем Говард смог выразить это словами, меня одернул другой человек.

— Михаэлла, Анб прав. — Слабый голос подействовал лучше подзатыльника. — Когда ты успела стать такой капризной? Эх. Говорили мне, что у рисс характер тот еще… Теперь, видимо, придется прочувствовать на своем опыте.

Поначалу я замерла, не веря ушам. Он… живой… дразнит… Потом резко повернулась. Бледная физиономия Тавиша выглядела неважно, волосы спутались, щеки запали, но необычные глаза горели живым огнем, и их взгляд был привычно нахальный. Без всякого целителя ясно: жить будет. Осознала это, всхлипнула и рухнула рядом. Ну, в смысле, попыталась обнять, чтоб не сильно придавить, и уткнулась лбом в тонкое одеяло, прикрывающее плечо.

Прохладная ладонь прогулялась по волосам, но говорил Тавиш нарочито строго:

— Анб, можете осмотреть ее, пока не сильно дергается, — и сам меня придержал, когда я вздрогнула от возмущения.

Недовольство прошло, стоило тонким пальцам запутаться в моих волосах. Какая разница, пусть себе вредничает! Зато живой.

Когда, размечтавшись, воображала этот момент, думала, что расплачусь. Но сейчас просто вдыхала его запах, слушала биение сердца и ощущала ни с чем не сравнимое облегчение. Да что там, я даже Аделину готова была простить!

Но Тавиш не был бы собой, если бы не допек меня:

— А потом накормите ее и уложите, пусть выспится, — обращался он все еще к Говарду. — Наверняка же вымоталась, пока за меня переживала.

И вовсе я не… То есть да, но после такого заявления ни за что не признаюсь!

— Вот умеют же некоторые очнуться так, что через минуту окружающие их уже прибить готовы, — проворчала, тоже обращаясь к Говарду, который с умилением наблюдал за нами. — Вам не кажется, что без сознания он как-то приятнее был?

Тавиш аж крякнул. Еще бы, с кем поведешься! И я уже неплохо наловчилась отбиваться от его уколов. Он, наверное, так же подумал, потому что в следующую минуту заговорил куда более ласково:

— Я знаю, что ты любишь меня, моя хищная прелесть.

Вот что с ним поделаешь?

— Люблю, — не стала отпираться я и, приподняв голову так, чтобы видеть его лицо, угрожающе продолжила: — Но если посмотришь на сторону, придушу, клянусь! И это отнюдь не преувеличение.

— Понял. — Необычные глаза озорно сверкнули.

— Дивальд, я серьезно! — И сама несколько опешила, расслышав в своем голосе рычащие нотки.

Этот наколдованный меня до белого каления доведет! Когда мы одни, с ним и говорить и молчать легко и приятно, но стоит рядом оказаться кому-то еще, он словно за маской прячется, язвит, дразнит и просто сводит с ума.

— Все другие нужны были, чтобы как-то продержаться без тебя, — словно прочитав мои мысли, с убийственной откровенностью выдал этот… бывший демон. Ну а кто еще может вот так, с нескольких слов, вогнать девушку в краску? — Теперь с этим покончено. Ты же моя?

Слезы все-таки навернулись. Ох!.. Знал бы он, как я этого ждала! Хоть и не смела надеяться.

— Ведь моя, Миша? — все никак не могло угомониться мое вредное счастье.

— Ага. — Горло сдавил спазм, говорить было трудно.

— И если мое лицо покроется язвами, ты все равно будешь меня любить? — не отставал этот неугомонный тип.