Я обернулся, готовый отразить атаку, однако его точный выпад застал меня врасплох, а, как известно, ошибиться может даже самый умелый фехтовальщик. Ошибся и я, ответив ему вопросом:

— Как же ваш острый ум пришел к такому заключению, мистер Пичи?

Он очень ловко использовал мой промах. Изобразив любезную улыбку, казавшуюся зеркальным отражением моей, Пичи ответил:

— Как все мы могли заметить, вы оставили ее здесь одну, а сами занялись делами, представлявшимися вам более важными.

Я сжал кулаки, чтобы не показать, как сильно задели меня его слова, и, признаться, мне трудно было сохранить при ответе свое всегдашнее спокойствие:

— Не думаю, что вы наиболее подходящий человек для того, чтобы оценить важность моих дел, мистер Пичи. Но, по крайней мере, то, что я делаю или чего не делаю, определяется моей любовью к Виктории, а не страхом рассердить некую персону, которой я обязан своим положением.

Улыбка исчезла с лица Пичи.

— Вы осмеливаетесь сомневаться в моей любви к миссис Пичи? — произнес он с нескрываемой яростью.

Я усмехнулся: пришло время нанести ему решающий удар.

— Нет, так как этим я унизил бы одну из самых красивых и интересных женщин нашего общества, мой дорогой мистер Пичи. Речь о другом. Если я осмелился поставить под сомнение вашу любовь к нашей очаровательной Клер, то по причине, не имеющей никакого отношения к ее многочисленным добродетелям, ибо на самом-то деле усомнился я в вашей порядочности.

Пичи стиснул зубы, едва сдерживая гнев.

— Чарльз, ты сам не знаешь, что говоришь… — возмущенно произнесла Клер за моей спиной.

— Моя дорогая Клер, вы, женщины, обладаете свойством верить в то, что больше вам подходит, — ответил я, повернувшись к ней и одновременно краем глаза наблюдая за тем, как Пичи снимает очки, складывает их и прячет в карман пиджака, причем проделывал он это с таким невозмутимым видом, словно служил литургию.

— Не смейте так разговаривать с моей женой, мистер Уинслоу, — спокойным тоном произнес он, убедившись, что его очки надежно убраны.

То, что он не удосужился взглянуть на меня, взбесило меня еще больше, чем его слова.

— Ты мне приказываешь, Джон? — усмехнулся я и развел руками, как бы желая продемонстрировать свою растерянность.

— Надеюсь, я достаточно ясно выразился, чтобы у тебя не осталось ни малейших сомнений, мой дорогой и наглый Чарльз, — сказал он.

То, что произошло потом, случилось так быстро, что я не в состоянии описать это во всех подробностях. Помню только, что Пичи с невероятной быстротой ухватил меня за кисть, и спустя секунду моя правая рука оказалась завернутой за спину. Далее чья-то нога отделила мою ногу от пола, и, еще не успев понять, что происходит, я увидел, как комната накренилась, словно идущий ко дну корабль, после чего мое лицо уткнулось в ковер. Пичи прижимал меня к полу ногой и с помощью какого-то особого приема не давал вырваться. Резкая боль в руке вспыхивала, если я пытался пошевелиться, практически не давая дышать.

— Довольно, Джон, — услышал я твердый и четкий голос Клер. Подобно пантере, внезапно укрощенной голосом девушки, Пичи выпустил свою добычу. Я почувствовал, что он встает, в то время как я по-прежнему лежал, уткнувшись в ковер и пряча ото всех унизительную гримасу боли, вызванной судорогами в руке.

— Чарльз… — вновь заговорила Клер, и в ее голосе прозвучала почти материнская нежность. — Из всего, что ты тут сказал, я соглашусь только с одним: капитан Шеклтон — действительно герой, исключительный человек, способный спасти нашу планету от автоматов…

— Клер, прошу тебя… — услышал я умоляющий шепот ее мужа, недовольно переминавшегося с ноги на ногу в опасной близости от моего лица.

— Нет, Джон, — прервала его она. — Мистер Уинслоу — старый друг, и он должен осознать свои заблуждения, чтобы получить возможность извиниться, к чему, без сомнения, его призовет честь джентльмена.

— Но ведь… — робко выдавил из себя ее муж.

— Однако, Чарльз, — продолжила Клер, снова обращаясь ко мне. Но я не повернулся к ней. Я по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в ковер, — есть еще одна вещь, которую ты должен знать о капитане. Дерек Шеклтон — не только великий герой. Он еще и человек, способный отказаться от славы ради любимой женщины и преодолеть время, чтобы жить рядом с нею… хотя и в обличье обычного директора банка.

Я оторвал голову от ковра и, стараясь сохранить хоть какое-то достоинство, спросил, обращаясь к ее туфлям:

— Черт побери, что ты хочешь этим сказать, Клер?

Ее голос плавно спустился ко мне, словно перышко.

— Что перед тобой стоит твой замечательный капитан Шеклтон.

— Что? — недоверчиво пробормотал я.

Мой взгляд медленно вскарабкался по сильным ногам банкира, по его талии, по свисавшим вниз огромным рукам, по мощной груди и в конце концов остановился на лице, где, уже не защищенные очками, сверкали большие бездонные глаза. Некоторое время, показавшееся мне вечностью, я ошарашенно рассматривал это спокойное и решительное лицо, при взгляде снизу напоминавшее лицо одного из богов-олимпийцев. И тут, подобно отражению,