мелкие кусочки. Затем крышка гроба приподнялась изнутри, издав жуткий скрежет, нарушивший плотную тишину помещения. Но если бы здесь случайно оказался какой-нибудь желающий присутствовать при чуде воскрешения, он увидел бы перед собой не восставшее из мертвых зловещее космическое существо, а Уэллса, пришедшего в себя после попойки, которая завершилась тем, что он, неизвестно почему, оказался в этом гробу. Однако, несмотря на свой вполне земной облик, из гроба восстало жуткое и грозное существо, и я бы сказал, само Зло в чистом виде, во всем своем блеске, в очередной раз вторгнувшееся в мир разумного человека, как уже делало это раньше под видом чудовища Франкенштейна, князя Дракулы и любого другого монстра, в одежды которого человек хотел бы нарядить абстрактный ужас, преследовавший его с самого рождения, эту неприятную темноту, которая начинала обволакивать его несчастную душу, как только кормилица задувала свечу, оберегавшую колыбель.

Подобно слепому, внезапно обретшему зрение, фальшивый Уэллс оглядел место, где находился, заполненное всяким хламом, который ничего ему не говорил, образчиками фантастического фольклора, принадлежащего исключительно землянам. И почувствовал огромное облегчение, увидев среди всего этого бессмысленного мусора знакомый предмет: свой корабль, стоявший на особом пьедестале и, видимо, тоже отнесенный к разряду чудес, как и все находившееся там. Похоже, машина была цела и невредима, какой он покинул ее, и, разумеется, с тех пор пребывала в бездействии: понятно, что земляне не сумели ее даже открыть. Он приблизился к ней и, остановившись в паре метров от пьедестала, слегка прикрыл глаза и сосредоточился. И тогда в разбухшем корпусе корабля появилась небольшая щель. Фальшивый Уэллс вошел в нее и вскоре вернулся с цилиндрической коробочкой цвета слоновой кости, гладко отполированной — за исключением тех мест на крышке, где виднелись ряды крошечных значков, от которых исходило слабое красноватое свечение. Внутри коробочки находилось то, что заставило его проделать долгий путь до Земли, этой затерявшейся в одном из спиралевидных рукавов Галактики планеты — на расстоянии более тридцати тысяч световых лет от ее центра, которая была выбрана Советом в качестве нового обиталища его расы. И хотя он запаздывал больше, чем это предусматривалось, в конце концов ничто не мешало ему продолжить свою миссию.

Он открыл дверь зала и покинул музей как обычный человек, смешавшись с последней группой сегодняшних посетителей. Очутившись на улице, он глубоко вздохнул и оглянулся по сторонам, пробуя органы чувств своего нового тела и одновременно пытаясь не обращать внимания на непрестанное жужжание, словно в пчелином улье, производимое мозгом человека, которого он имитировал. Его удивил этот шум, порождаемый мыслями, гораздо более интенсивный, нежели тот, что производили земляне, в которых он перевоплощался, будучи в Антарктиде. Но ему было некогда погружаться в исследование этих живописных размышлений, а потому он решил игнорировать их и сосредоточиться на изучении мира с помощью своих органов восприятия, а не рудиментарных чувств землянина. И тогда внезапно его охватило ощущение бесконечного благополучия, тихой и волнующей ностальгии, похожей на ту, что испытывает человек, вспоминая каникулы своего детства. Он обнаружил, что находится в месте, где была основана колония. Да, последним, что он в свое время увидел, был лед, смыкающийся над его головой, а вот теперь, проплавав в течение многих лет под водой и избежав смерти благодаря тому, что он успел ограничить свои энергетические уровни необходимыми вибрациями, чтобы его тело вошло в состояние спячки, он проснулся в Лондоне, как раз там, куда направлялся, когда его аппарат потерпел аварию над Антарктидой.

Он поднялся на одну из башен Музея естествознания, достаточно высокую, и там сосредоточился, прикрыл глаза и заставил свой мозг послать другой сигнал. И этот призыв, который не мог услышать никто из людей, полетел сквозь вечерние сумерки и, оседлав слабый бриз, распространился по всей столице. И почти мгновенно в шумной таверне в районе Сохо Джейкоб Хэлси перестал вытирать стаканы, задрал голову к потолку и стоял так несколько минут, не реагируя на призывы клиентов, пока внезапно по его лицу не побежали слезы. То же самое произошло с санитаром Брюсом Лэрдом, который вдруг неизвестно почему остановился посреди коридора в больнице имени Гая, словно внезапно забыл, где находится, и заплакал от счастья. Примерно так же поступили булочник с улицы Холборн по имени Сэм Делани, некий Томас Кобб, владелец портняжной мастерской рядом с Вестминстерским аббатством, гувернантка, присматривавшая за детьми, что играли в парке Мейфэр, старик, медленно ковылявший по одной из улочек в Блумсбери, супружеская чета Коннеллов, кормившая белок в Гайд-парке, и некий ростовщик, чья контора располагалась на Кингли-стрит. Все они подняли глаза к небу и застыли в благоговейном молчании, словно слышали какую-то мелодию, которую никто, кроме них, не мог услышать. Бросив то, чем они до этого занимались, они покинули свои дома и рабочие места и вышли на улицу, где в их ряды неспешно вливались учителя, лавочники, библиотекари, грузчики, секретари, члены парламента, трубочисты, клерки, проститутки, ювелиры, возчики угля, отставные военные, кучера и полицейские, и весь этот поток организованно двигался к месту, которое указал голос, прозвучавший у них в мозгу. Это был долгожданный сигнал, о котором так мечтали их родители и родители их родителей: он свидетельствовал о прибытии того, кто рано или поздно должен был появиться, того, кого они давно ждали, — Посланника.

Священник Джероне Бреннер, возглавлявший небольшой приход в Мэрилебоне, озабоченно глянул на себя в зеркало, висевшее в ризнице. Он уже тщательно побрился, с помощью туалетной воды пригладил свою непокорную седую шевелюру, выверенным до миллиметра движением поправил брыжи, на совесть почистил щеткой сутану, действуя медленно и торжественно, словно служил литургию, которую ему никто не заказывал, но которой требовала сама торжественность ситуации. Он облегченно вздохнул, убедившись, что морщины, избороздившие его иссохшее лицо, придают ему скорее величественный, нежели дряхлый вид, и что хотя присвоенное им тело выглядело весьма изношенным и тщедушным, зато пара темно-голубых глаз вызывала восхищение у ему подобных, в особенности у дам. В ваших глазах заключено небо, которое вы обещаете, святой отец, сказала однажды его прихожанка, не ведавшая, какие существа населяли его небо, хотя, к сожалению, ни одно из них не имело ранга божества, как бы ни хотелось ему иногда думать, что его раса воплощает собой богов, которым молятся земляне. Но будь так, они не собирались бы истреблять землян, подумал он. Никакой бог не обращается подобным образом со своими поклонниками. Он закончил причесываться и направился ко входу в ризницу, надеясь, что его вид удовлетворит Посланника.